Я решил пройти этот путь до конца, как прошла его Маша. Это было трудное решение, потому что я боюсь зубной боли гораздо больше, чем она, ибо я лучше ее знаю, что это такое.
– Воспитательница взяла вату и приготовилась вытащить, – рассказала она.
– Руками?
– Да. Я заорала. А она сказала: «Я же тебе пока еще ничего не сделала».
– А ты что сказала?
– Я? Я сказала, что просто уже стала волноваться.
– А потом?
– Она опять взяла вату, намочила ее спиртом и дернула. Кровь пошла во все зубы! – с восторгом рассказала Маша.
– Ты мучилась? Сколько это продолжалось?
– Она бы вообще не прошла, если бы мои зубы не держали в спирте.
То есть она еще и спирта наглоталась. Я вот поэтому и говорю, что для детей наступили трудные дни.
– Маша, не надо было тебе все-таки эти блины есть, – сказал я. – Надо было держаться.
– Надо было держаться, – уверенно согласилась она.
Я достал из сумки и подарил ей куклу Барби в хиджа-бе. Маша увидела куклу в черном, и ей стало страшно. Маша буквально стащила, сдернула с куклы хиджаб. Под хиджабом оказалось ярко-голубое вечернее платье.
– Я так и думала, – кивнула девочка с таким видом, как будто она сама каждое утро начинает с облачения в хиджаб и как никто знает, что обычно скрывается у хорошенькой девушки под черным с головы до пят одеянием.
Ко мне подошел Ваня. Я мог бы написать «несмело приблизился». Так было бы в каком-то смысле логичней. Но он подошел. Походка его была, наоборот, твердой.
– Папа, – сказал он, – почему ты мне привез финики, которые я сегодня съем, а Маше – подарок навсегда?
Слава богу, мне было что ответить на этот вопрос. Вернее, чем. Я достал из сумки пакетик с восточными сладостями, похожими на козинаки, только гораздо тоньше, и отдал его Маше. Ване я подарил довольно объемистую расписную деревянную коробочку. Он обрадовался. Дело в том, что он всегда что-то прячет от окружающих. У него такая страсть. Найти потом все это не может ни он, ни окружающие. А так, подумал я, всем будет удобно: и у него всегда все то, что он стащит, будет под рукой, и у меня.
Я просто видел, как он благодарен. Он ничего больше не сказал, но я это видел. Он ведь сказал насчет подарка навсегда не в расчете на то, что у меня есть кое-что еще (этого он, зная меня, боюсь, даже предположить не мог), а просто это был крик души.
Мы вышли на улицу. Было к тому же очень холодно. Маше и Ване не везло все больше. Они в этот день еще и гулять не пойдут.
– Холодно, – сказал я, – зато смотрите, какие красивые деревья вокруг.
Да, тут в это утро было на что посмотреть. Стволы и ветки деревьев были густо, как мукой, обсыпаны искрящимся до рези в глазах снегом. Их как будто готовились запечь в тесте.
– Да, – согласилась Маша. – Как же я хочу быть деревом!
– Зачем тебе? – спросил я.
– Очень уж красиво, – вздохнула она.
«Вы что, и на следующий день рождения меня простудите?»
Маша год готовилась к своему дню рождения. В конце февраля ей исполнилось шесть лет.
Я помню, как в ее возрасте ждал дня рождения. Да, это было очень нервно. Иногда нервы сдавали. И тогда я начинал лихорадочно шарить под подушкой в поисках подарка. Его там, разумеется, не было. Я и сам понимал, что рано. Но на что-то же я рассчитывал. И я знаю на что. На чудо. Так в конце концов я понял, что чудес не бывает. Это случилось не сразу, только годам, по-моему, к десяти или даже позже. Но все равно раньше, чем я потерял веру в то, что Дед Мороз существует. Просто потому, что веру в Деда Мороза я не потерял до сих пор.
Где-то за месяц до дня рождения его ожидание достигло беспрецедентного накала. Она спросила меня, сколько осталось.
– 30 дней, – сказал я. – Ровно 30.
– Это много? – уточнила она.
– Ну, ты же умеешь считать до 30, – сказал я.
Она долго шевелила губами, а потом сказала с сожалением:
– Много. Очень много.
На следующий день она подошла ко мне и спросила, сколько теперь осталось до дня рождения.
– 29 дней, – пожал я плечами.
– 29?! – Она глядела на меня как на предателя.
– Ну, по-другому-то не бывает, – сказал я.
Я объяснил ей, что такое обратный отсчет. Она сразу это поняла и на следующее утро прибежала ко мне с сообщением, что осталось 28 дней. С ней трудно было не согласиться.
Потом ее мама услышала, что до дня рождения осталось 20 дней, – и была поражена.
– Ты что, – тихо спросила она, – дочка, ты научилась считать сверху вниз?
Алена как будто не верила своему счастью.
– Ну да, – сказала Маша. – А что такого?
– А что такого? – повторил и я.
Оказалось, что девочка, которая умеет и считать до ста, и писать, и читать практически до бесконечности, несколько месяцев не могла научиться только одной вещи: обратному счету. Ее учили и воспитатели в детском саду, и няня, и мама, но ее как-то заклинило. Она никак не могла понять, в чем смысл обратного счета. И мгновенно поняла, когда речь зашла о чем-то действительно важном для нее, о чем-то настолько важном, важнее чего нет вообще ничего на свете.
Больше всего из подарков мне понравился торт. Я увидел, как он выглядит, когда мы его заказывали. Он был огромный, наполненный фруктами и такой жизнеутверждающей силой, что я даже с тоской думал, что дети, как свои, так и приглашенные, его слишком быстро съедят, а если и не съедят, то понадкусывают.
Детей предполагалось много. Для них в холле нашего многоквартирного дома организовали представление с участием героев «Мадагаскара», то есть ожидался целый зверинец.
Накануне дня рождения («Папа, правильно я посчитала, что осталось три дня, а завтра останется два?») мы были за городом, где Машина мама полетала на небольшом спортивном самолете «Як-526», а я и дети ждали ее на земле. Алене понравилось, что она полетала; нам – что мы остались на земле.
Наутро я с ужасом услышал надсадный Ванин кашель. Я даже не поверил своим ушам. Я понял, что это значит. Я ждал, что он кашлянет еще раз, – и он кашлянул. И еще раз. Потом он вышел из своей комнаты, и я понял, что он серьезно заболел. Дело не в том, что у него были красные щеки. Дело было в том, что он был очень грустный. Эта недетская грусть, эта печаль и даже тоска во взгляде ребенка, наверное, многим знакома. Она появляется при высокой температуре.
В общем, это был фарингит, и наш доктор сказала, чтобы мы готовились к тому, что вечером Маша тоже заболеет. Мне еще казалось, что этого можно избежать. Я не верил, что мир так несправедливо устроен.
