А до города, сообразил Жихарь, здесь было море: вон в буром окаменевшем иле видны ракушки и рыбьи кости.
И чем дольше изучал он землю, тем больше убеждался, что старый Беломор прав, а значит, и его, Жихаря, дело правое.
Ненажора Индрик рос и ширился, шире становился и колодец. Наконец лохматая площадка с хвостиком стала столь просторна, что все с удовольствием уселись, вытянув затекшие ноги.
— Наше счастье, что Индрик устроен не как прочие звери и особенно люди, — сказал Жихарь и в доказательство ткнул пальцем Индрику под хвост. Там и впрямь ничего полагающегося не было. — А то бы мы с вами уделались по самые уши.
— Куда же, в таком случае, девается поглощаемая им земля? — спросил Принц.
— Осмелюсь предположить, что в иную Вселенную, — ответил Лю Седьмой. — Животное, подобное нашему спасителю, подробно описано в трактате под названием…
— Еще неизвестно, спасены ли мы, — мрачно сказал Яр-Тур. — Полагаю, что Дикая Охота вначале по глупости будет метаться вдоль Стоячего Моря, но в конце концов они обнаружат дыру в земле, и кто помешает снежному вихрю устремиться в нее? Да и до каких пор намерен терпеть непрошенных седоков мужающий на глазах Индрик?
— Большая Земляная Мышь безмерно благодарна владельцу жезла Жуй, — сказал Бедный Монах. — Если бы не он, куколка могла пролежать в бездействии еще многие тысячи лет и стала бы легкой добычей первого же голодного хищника.
Рождение такого животного — чрезвычайная редкость…
— Вот и ладно, что редкость, — сказал богатырь. — Если бы Индрики плодились, как кошки, они источили бы всю землю, мы бы уже давно все провалились куда следует и не мучились…
— Жаль, что здесь не установлены изображения Проппа, — вздохнул Принц. — Удача нам бы не помешала…
— Не беда, — сказал Жихарь. — Если он вправду всемогущ, то и отсюда услышит наши сказки да байки, а если он просто бревно…
— Мы же не раз убеждались в обратном, — сказал Яр-Тур. — Думается мне, что наш новый товарищ, умудренный годами и опытом, знает великое множество новелл и устарелл…
— Не принято в Поднебесной тешить высшие силы россказнями о делах земных, — отозвался Лю Седьмой. — Но, коль скоро здесь такие порядки, я готов поведать о войне трех царств.
Как богатырь и опасался, это оказалась волына в особо крупных размерах.
Поначалу все было интересно и увлекательно, потому что незнакомо, только скоро Жихарь запутался в чужих именах и сложных родственных связях.
Тот, кто сложил эту волыну, хотел, видно, упомянуть в ней поименно всех жителей Чайной Страны, чтобы кого-нибудь не обидеть, а их вон ведь сколько!
Жихарь задремал, время от времени приходя в себя на самых жутких местах повествования.
— …Сяхоу Дунь преследовал врага по пятам, но тут в глаз ему попала вражеская стрела. Сяхоу Дунь взвыл от боли и выдернул стрелу вместе с глазом. «Отцовская плоть, материнская кровь — бросить нельзя», — подумал он и съел свой глаз…
— Прости, Бедный Монах, — не выдержал Жихарь. — Только как бы Пропп вместо помощи не прогневался за такие сказки да не наплевал нам в глазки…
— Умолкаю, устыдившись своей бестактности, — поклонился Лю Седьмой. — Да и потом у нас принято рассказывать эту повесть не спеша, в течение нескольких недель…
— Да ты не обижайся, спасибо тебе, Пропп учтет, за ним ничего не пропадает…
— Могу еще поведать о подвигах чудеснорожденного героя А-Ка Сорок Седьмого, владевшего искусством метко плеваться во врага свинцовыми шариками…
— Да спасибо, отдохни, почтенный. Все никак не привыкну — то ли ты молодой удалец, то ли преклонный старец, уж не прогневайся.
Настал черед Принца. Яр-Тур поднялся на ноги, хотя никакой нужды в том не было, и начал рассказывать свою устареллу. Сложена она была вроде песни — одно слово цеплялось за другое, перекликалось одно с другим, отзывалось одно в другом, так что даже напев получался. Яр-Тур при этом то прижимал руку к сердцу, то простирал эту же руку вдаль. Да только никакой дали в углубляющемся колодце не бывает, есть одна высь.
Печальная устарелла его была про мужика-бобыля, как сидит он за пустым столом и тоскует по любимой, которой уже и на свете нет. И влетает к нему в избу ворон — здоровенный, глаза горят, перья все врастопырку — и садится на полати. Бобыль знает, что птица-то вещая, и давай его пытать: встречу я еще свою милую или нет? А ворон ему: «Никогда!» Бобыль опять спрашивает: а душа-то моя успокоится? Ворон свое: «Никогда!» Тогда лети отсюда по-хорошему, советует бобыль, а поганая птица снова-здорово: «Никогда!»
Понравилось, видно, в избе-то. Ну, бобыль огорчился и запил горькую.
На языке Принца слово «никогда» звучало куда страшнее, чем на Жихаревом.
Богатырь подумал, что надо было бобылю задать совсем простой вопрос, например: «Сколько на руке пальцев?» Ворон снова каркнул бы: «Никогда!», поскольку других слов он наверняка не знает, опозорился бы в звании вещего и улетел, теряя перья от заслуженного стыда.
«Всем все объяснять надо, недогадливый какой народ пошел!» — сокрушался Жихарь.
Сам он собрался поведать устареллу про доброго молодца, что из-за бедности и гордости бесстрашно зарубил топором ветхую старушку, но тут Индрик поворотил куда-то в сторону, так что спутникам пришлось ухватиться друг за дружку, да еще и за хвостик.
Индрику такое обхождение не понравилось, он пошел задним ходом, а потом вернулся на прежний отвесный путь. В стене же колодца образовалась дыра, и туда потянулся воздух.
Хвост Индрика согнулся и указал в сторону дыры — дескать, слезай, приехали.
Дыра получилась небольшая, но человеку пролезть впору, даже и богатырю.
— Постой, — сказал Жихарь и добавил с упреком: — Такой здоровый, а уже утомился! Может, нам туда и не надобно.
Он достал ваджру, выбрал на зверином заду место поровнее и проверил. Все правильно — черенок показывал на дыру.
К счастью, первым ринулся в дыру не глупый человек, а умудренный петух.
Будимир, не найдя опоры под ногами, вострепетал крыльями и завис в воздухе, добавив жару в перья.
Жихарь сунул голову в дыру. Сколько петушиного света хватало, простиралась черная бездна, только прямо под носом тянулся по стене открывшейся громадной пещеры неширокий приступочек — в две ступни, не более.
Делать нечего, пришлось лезть, помогая друг другу. Когда все трое оказались на карнизе, Жихарь опять сунулся в дыру, только с другой стороны.
— Прощай, Индрик-зверь, в расчете я с вашим родом: одного загубил, зато другого, можно сказать, самолично взлелеял!
Индрик ласково шлепнул его по щеке кисточкой хвоста и пошел прежним путем вниз, к неведомой цели.
— Заделать бы эту дыру, пока Дикая Охота не примчалась, — сказал Жихарь. — Но тут не до хорошего, лишь бы удержаться. Будимир, лети ко мне, ты небось устал…
