Он долго объяснял чудесное устройство телеги, а сам тем временем подменил золотую ложку железным шкворнем. Хотя и шкворня было богатырю жалко, ведь им так хорошо головы проламывать!
Охотники мужского пола легко поверили Жихарю, подхватили бесполезную телегу, зато…
— Сидите здесь и ждите следующей ночи! — велела Дикая Охотница. Она была очень красивая, но такая большая, что никакая красота не помогала. — Если мы обнаружим обман, мы вернемся и будем гонять вас по всему небу, пока мясо не отвалится от костей. Да вы и так никуда не денетесь — позади болота, впереди — Стоячее Море…
Дикая Охота позвала за собой и Будимира: числился у них петух, видать, своим, но Огненный Кур замотал головой, отнекиваясь.
…Жихарь валялся на холодном песке лицом вниз. Стоячее Море оказалось вовсе не морем стоячей воды, которое он предполагал пересечь на самоходном плоту.
Просто оно не лежало, а стояло, словно невообразимые руки ухватили его вместе со дном и глубинами, как лист жести, и загнули этот лист под прямым углом. А морские воды противу всякого ожидания и законов природы не хлынули вниз и не затопили окрестные страны. Они встали сплошной водяной стеной от земли до неба.
В эту стену можно было погрузить руку, и рука становилась мокрой. Жихарь даже разделся и, дрожа от холода, вошел в стену, и соленая вода приняла его. Он оттолкнулся от берега, начал яростно грести руками и поднялся было вверх на несколько саженей, но потом собственная тяжесть потащила его назад.
И солнце взошло не из-за окоема, а из-за этого моря, прочертив на нем стоячую красную дорожку.
Поначалу богатырь думал как-то сладить с этой бедой, размахивал золотой ложкой, приказывал воде лечь как положено, но здесь, видать, требовалось что-то посильнее ваджры.
— Силы жезла Жуй потрачены в скачках, — сказал Лю. — Теперь придется ждать, пока они не восстановятся.
Жихарь упал на колени перед мокрой и соленой преградой, жалобно пискнул:
— Берег-батюшка, водица-матушка…
— Это бессмысленно, сэр брат, — хмуро сказал Яр-Тур. — Просто силы Ералаша в этом месте начали сворачивать наш мир, как лепешку.
— А вот с Дикой Охотницей я бы и сам не отказался зверя погонять, — невпопад отозвался Жихарь.
— Брат, да ведь вы по сравнению с ней, простите, не более суслика!
— Молодой, глупый, — вздохнул Жихарь. — Не в росте дело, а в молодецкой удали. И как тебе можно королевство доверить — непонятно! Ох, наплачемся мы с такими государями!
Он поднялся, взял клинок, отошел подальше и стал ударами голой ладони загонять черен меча в песок.
Поняв, к чему он клонит, Яр-Тур и Бедный Монах разом вскочили.
— Не подходите! — рявкнул Жихарь и рванул на груди кольчугу. — Я все дело загубил — мой и ответ! Прости, брат, что всю дорогу над тобой строил насмешки. Прости и ты, чайный человек, что вовлек тебя в чужую беду.
Прощай, Огненный Кур, случалось мне забывать, что ты не простая птица.
— Уважаемый Жи Хан обязательно должен перед дорогой во тьму выпить жбан рисового вина, — улыбнулся Лю Седьмой.
Жихарь погрозил пальцем:
— А то я не знаю, что он неубываемый!
— Сэр Джихар, — сказал Яр-Тур. — К лицу ли вам такое малодушие?
— Ты, брат, за одно свое королевство ответчик, а я за весь белый свет!
— Но я же поклялся идти с вами до конца…
— Вот он и конец — не видишь?
— Извините, — сказал Бедный Монах. — В таких случаях принято исполнять погребальную песнь на мотив «Снова провожаю Пэя из штата министра, ссылаемого в область Цзичжоу».
— Мне уже пели, — сказал Жихарь и отступил от клинка на полтора шага — чтобы точно в грудь.
Бедный Монах вытащил из рукава флейту и заиграл.
Напев не походил на прочие, слыханные Жихарем на пирах и в походах. Лад был какой-то чудной, резкий и отнюдь не печальный, хоть и не плясовой.
Задушевный оказался лад и такой пронзительный, что богатырь забыл о своем смертном деле и стал слушать. Флейта пела не только обо всей человеческой жизни, но и о том, что будет потом, а главное — о том, что было раньше.
Голова у богатыря сделалась ясная-ясная и даже, наверное, прозрачная. Все мысли и воспоминания, скрытые и явные, развернулись узорчатой скатертью.
Все теперь было понятно, и сразу же явился стыд перед спутниками — надо же, какой балаган устроил…
Жихарь шагнул к мечу, двумя пальцами вытащил его, перевернул и снова загнал в песок. Крестовидная тень меча пала вперед, обозначив, что уже далеко за полдень.
Лю Седьмой прекратил играть и хотел спрятать флейту обратно в рукав, но богатырь жестом попросил посмотреть удивительный инструмент.
Флейта была, тяжелая, железная, сплошная, без отверстий. Богатырь на всякий случай попробовал дунуть в нее — ничего, ясное дело, не вышло.
— А как же у тебя получается? — пристал он к Бедйому Монаху.
— Если ежедневно заниматься в течение двухсот лет, — осклабился Лю Седьмой, — то непременно достигнешь желаемого.
— Двести лет… Тебе-то хорошо… — сказал Жихарь и задумался.
— Может быть, мы напрасно не попросили у этого незнакомца вечной молодости? — спросил Яр-Тур.
— Не следует принимать ничего из черных рук, — посоветовал Бедный Монах.
— Теперь я все понял! — заорал Жихарь, да так громко, что Будимир всполошился, а Принц и чайнец вздрогнули. — Мы же не первый раз идем и, может, не последний! Все равно дойдем куда надо!
Бедный Монах благосклонно кивнул.
— Много, много раз подлинный мастер кладет клинок на наковальню, покуда не выйдет меч, достойный непобедимого полководца…
— Вот и я о том! Все на свете ходит по кругу, так? И сколько раз этот круг обернулся — неведомо, а надо полагать — бессчетно. И каждый из нас прожил столько жизней, сколько оборотов сделало время. Но есть люди… — Жихарь замялся, подыскивая нужное слово.
— Люди, менее подверженные этой силе, — подсказал Принц.
— Мудрец — тот, кто достиг центральной точки Колеса и остается привязанным к «Неизменному Среднему», пребывая в неразрывном единении с Истоком, участвуя в его неподвижности и подражая его бездействующему действию, — уточнил Лю Седьмой.
Жихарь ничего не понял, и вообще у них в дружине за такие слова били морду, невзирая на возраст, но подтвердил:
— Точно! И старый Беломор среди этих людей, и мы с вами… Остальные-то живут по привычке, из раза в раз одно и то же делают, а есть дурачки, которым больше всех надо… Но теперь мне волшебная дудка помогла все вспомнить. В первый раз меня ведьма еще маленьким зажарила и съела — я тогда не догадался попросить, чтобы она показала, как в печку лезут. Во второй раз погиб я в схватке с царевичем Билятом за золотую ложку. В третий — помер на кольях в Бессудной Яме. В четвертый — одолели меня Гога и Магога. В пятый — прости, брат, убил я тебя при первой встрече, но и сам истек кровью. В шестой — сгорели мы все в коварной бане. В седьмой — заковали нас поганые менты и отправили на каторгу, а при побеге прикончили из громовых самострелов. В восьмой — растоптала нас конями Чих-орда…
