Поэтому возле первого же распадка, где в реку впадал ручей, он спешился, подкрепился хлебом и повел коня по ручью, хотя идти было трудно. Но уж больно не хотелось двигаться вдоль берега.
В каждом ручье, как известно, водится свой небольшой водяной, и его-то уж с виду нипочем не отличить от простой лягушки, разве что сам скажет. Тут стала одолевать мошкара, и петух Будимир выказал себя с самой лучшей стороны. Он бойко махал крыльями, отгоняя гнус и выхватывая слепней из воздуха, — оберегал человека и коня. А те взмокли.
Не час и не два прошло, прежде чем поднялись они из распадка на ровное место. Здесь через ручей перекинули полусгнивший уже мосточек, и, следовательно, была дорога, точней, широкая тропа. Возле дороги стоял деревянный кумир Проппа, краска на нем вся облезла и выгорела.
Вместо того чтобы рассказать полагающуюся сказку, новеллу или устареллу, Жихарь мстительно прошипел:
— Обойдесся! — и вскочил в седло.
Лес по бокам становился все реже и реже, пока не сменился травянистым лугом. Пора была уже сенокосная, но тут, видно, на этот счет еще не почесались. Только возле самой дороги валялась маленькая, на дитя рассчитанная коса.
Просто так косу никто не бросит — железо дорогое. Видно, зажиточный был хозяин, если позволил себе выковать нарочитое орудие для наследника, или сам он карла? Коса лежала не так чтобы давно, едва успела покрыться желтоватым налетом. По дороге, должно быть, давно никто не проезжал, иначе обязательно подобрали бы. Рука у Жихаря была длинная, он достал косу, не покидая седла, — пригодится.
Как он и ожидал, впереди показалась деревня, окруженная невысоким земляным валом. Ворота заперты. Никаких дозорных не было, никаких мальчишек, что выпрашивают приворотные гостинцы.
Ленивый Жихарь поддел засов концом меча и сдвинул в сторону. Ворота, завизжав, разъехались внутрь. Тишина. Жихарь постучал рукой по шлему, и Будимир понял: вытянул шею и закукарекал, мысля получить ответ от здешних петухов. Но те то ли помалкивали, то ли вовсе не жили.
Жихарь ехал вдоль улицы. Дома стояли крепкие, целые, неразоренные. Возле иных сушились на кольях сети. Богатырь тронул одну рукой — пересохшая бечева сломалась.
«Зараза!» — похолодел Жихарь. Он осторожно отворил мечом ставню ближайшей избы и заглянул. Там было пусто, на столе стояли кринки и миски с засохшей едой. А так полный порядок, и непохоже, чтобы люди взяли и снялись с насиженного места в страхе перед мором или нашествием. Во дворах стояли телеги, на стенах сараев висела конская упряжь. Ни одной живой души — ни цыпленка, ни собаки, ни кошки…
Самое большое строение было постоялым двором — об этом говорил висевший над крыльцом треснувший кувшин. Горячий воздух переливался над трубой.
«Хоть кто-то живой», — подумал Жихарь и слез с коня. Дверь была распахнута настежь, тянуло песней на незнакомом языке. Да какой там язык — так, тоскливо мычал кто-то.
— Здоровы были, хозяева! — объявил себя богатырь.
За длинным, крепким и пустым столом в горнице сидели двое. Можно было бы назвать их красавцами, кабы не плоские круглые глаза вроде совиных.
Иссиня-черные бороды были тщательно заплетены в косички, волосы тоже торчали во все стороны завитыми пучками. Одета парочка была в просторные балахоны из зеленого шелка.
— У-у-у! — Они поднялись, и оказалось, что каждый вдвое выше и шире незваного гостя.
— Хлеб да соль, — растерялся Жихарь. Один из близнецов (а были они как раз таковы) показал на совершенно пустой стол и покрутил пальцем у виска.
— Проходи, коли пришел, — сказал другой. Слова он произносил медленно, с трудом, как будто отвык разговаривать. Первый захохотал, и у гостя отлегло от сердца: смеется — значит, не мертвяк. — Что бы тебе завтра прийти, — продолжал другой. — Мы бы тебя так уж накормили…
— Опомнись, — сказал первый. — Кто завтра явится, того уж и накормим.
И опять захохотал. Жихарь внимательно оглядел себя: не расстегнуты ли штаны, не болтается ли где какая завязка.
— Тогда я вас угощу, — радушно сказал он, доставая из мешка краюху хлеба.
Один из близнецов вышел из-за стола и прошлепал босыми ногами к двери, поглядел на Ржавого с Будимиром и вроде бы остался доволен. Вернулся, извлек из-за печки кусок пергамента и письменные принадлежности.
— А, вы дорожное мыто собираете! — догадался Жихарь.
— Да, и мыто, и жарено, и парено… С этими словами оставшийся за столом близнец брезгливо смахнул краюху со стола.
— Князья такого не едят! — объявил он.
— А вы, что ли, князья?
— Мы такие князья, что тебе и не снилось, — сказал один.
— Мы Гога и Магога, — добавил другой и застрочил пером.
Жихарь подобрал с пола хлеб, обмахнул его рукавом, поцеловал и спрятал в мешок. Может, кистень сходить взять?
— Гога и Магога, — сказал он, — водились в прежние года, и то их потом Македонский под гору загнал.
— Все верно, — сказал один, скорее всего, Гога. — Пришлось нам временно отступить. Только недавно узнали мы, что твой Македонский надулся вина со снегом, застудил пузо и помер. Мы тоже кое-что соображаем.
— А за что же он вас гонял?
— Македонский-то? — оторвался от писанины Магога. — Конечно, за правду.
— За нее, матку нашу, — подтвердил Гога.
— Мы его в глаза мужеложцем именовали, — уточнил Магога.
Все трое залились смехом.
«Отчаянные ребята, вроде меня, — радовался Жихарь. — Вот бы мне их сманить в попутчики — с такими не пропадешь…»
— А переночевать у вас можно? — спросил он, отсмеявшись. — Дело-то к вечеру…
— Нет, переночевать уже не получится, не дотерпим мы до завтра, — сказал Гога. — Понимаешь, у нас эта деревня вся кончилась, дочиста — хоть шаром кати. Так что пошли на кухню.
От гнева у Жихаря даже хвостик на затылке встал дыбом.
— Вы что думаете, я стряпать буду? Я, богатырь?
— Что ты, что ты! — замахал руками Гога. — Богатыри сами никогда не стряпают!
— Вот иных богатырей самих, бывает, стряпают, — поднял голову Магога. — Нам ведь для людей ничего не жалко, даже самих людей. Зато завтра путник приедет — будет чем угостить!
С этими словами он развернул пергамент перед Жихарем. Жихарь буквы-то знал, а в слова их складывать всегда ленился. Но тут то ли страх помог, то ли дедовы ночные уроки сказались, да и написано было крупно:
СИВО ДНЯ ТРИ БЛЮДА
шшы с добрава моладца
канина пиченая
питух жариный
— А завтрашнего путника угостим — значит, и на послезавтра пустые не будем! — хвастал Магога. — И послепослезавтра, и на пятый день. А как же!
