Всякое любопытство из богатыря улетучилось, хотелось побыстрее найти Беломора и вернуться домой — даже то безобразие, что творилось нынче на земле, стало казаться родным и близким…
Ни ветра, ни дождя… Ни снега, ни урагана…
Теперь он смотрел только под ноги, как тогда, во Времени Оном, пересекая пустыню. Да и остальным было не по себе.
Катиться вверх Колобок не мог даже здесь — теперь он оставлял крошечные следочки в елочку. Его яркий кафтанчик мелькал где-то далеко впереди.
…Старый неклюд лежал под наклоненной скалой, сложив руки на груди — только свечки не хватало. Глаза Беломора бьми широко открыты и устремлены на далекую Землю.
Не было у Жихаря ни радости от встречи, ни тревоги за старика — не помер ли?
Побратимы обступили старика. Беломор недобро зыркнул из-под густых бровей, потом, не поднимаясь, сказал:
— Нашли все-таки! Догадались, кто виноват! Теперь судите старого дурака, казните его!
— За что? — хмуро спросил богатырь. — Никто тебя ни в чем не винит, думали искать у тебя совета… Думали, не случилось ли с тобой худого…
— Случилось, — сказал Беломор. — Погубил весь белый свет. Поэтому не возвращался. Стыдно было. Рассказывать не хочется, да и сделать уже ничего нельзя…
— Сэр Беломор, не на одного вас нашла проруха, — мягко сказал Яр-Тур. — Тут даже мой Мерлин крупно ошибся, а про меня и говорить нечего. Должно быть, такие дни наступили, чтобы всем ошибаться.
— Тот, кто знает про свою глупость, уже не такой большой глупец, — сказал Лю. — Тот, кто знает про свои заблуждения, заблуждается не так уж глубоко.
Древние государи за все доброе благодарили народ, а во всех бедах винили себя; всё истинное видели в народе, а все заблуждения находили в себе.
— Есть старик — убить бы его, нет старик — купить бы его, — объявил Сочиняй.
— Не утешайте, — сказал Беломор. — Лучше сразу пришибите.
— Рассказывай, отец, — велел Жихарь. — Чего уж теперь. Что там у тебя со Смертью получилось, чем ты ее прогневил? Я ведь знаю, что вы с ней чуть не родственники…
— А знаешь — так тем более… В общем, пристала она ко мне: наточи да наточи косу. Я уже давненько подрядился ей косу точить, оттого и живу долго. Вот и все родство, а вы что подумали?
— Но ты же тогда на острове намекал…
— Это я на тебя хотел страху нагнать. Короче, зудела она лет триста: коса, мол, уже стала тупая, как обух. Да вы, наверное, и сами заметили — давно не было великих войн, землетрясений, моровых поветрий, люди мерли обычным порядком.
А для того, чтобы ей косу наточить, оселок нужен не простой, только из лунного камня. У меня такой был, да уже весь сточился. Я бы с этим обмылком несколько лет возился, а коса-то ей каждый день нужна! Каждую ночь! Ну, пару деньков, конечно, может и Смерть потерпеть, так уже бывало в старину.
Сизиф ее на цепь сажал, потом еще кто-то в березовый туесок запирал, в гроб заколачивали обручами, но всё ненадолго.
А я решил изготовить не торопясь новый добрый оселок, косу довести, опять же не впопыхах, до полного ума. Чтобы Безносая меня потом долго не тревожила и нового точильщика себе не искала.
Вот и задумался, чем ей косу заменить на то время, пока я буду камень искать и заточкой заниматься. Тут мне ты, Жихарь, и подвернулся…
— А при чем тут я? — взвился Жихарь. — Ты же меня посылал на великие подвиги и ничего про свое точило не говорил…
— Потому что ты, рыжая твоя башка, есть воплощение Рудры — да тебе ведь кто-то уже об этом говорил!
— Я сам свое воплощение, — проворчал богатырь.
— Мне лучше знать, — продолжал неклюд. — А коли так, то ваджра должна попасть к тебе в руки трижды. Сперва в виде золотой ложки…
— Что же ты мне об этом сразу не сказал?
— Да вот… Задумал как раз тогда провернуть все эти дела с косой. Первая ваджра помогла тебе добыть Полуденную Росу и справиться с Мировым Змеем, вторая позволила победить Мироеда и покончить с Вавилонской башней. А для третьей, по моим предсказаниям, никакого подходящего дела не находилось.
Вот я и решил ее использовать для себя — передать Смерти вместо косы, потому что третья ваджра — это власть над Жизнью и Смертью… У нее, как ты видел, два конца — серп и зеленая ветка. Но ваджра может приобрести силу лишь в твоих руках, и передать ее другому можно лишь добровольно — ни украсть, ни отобрать, сила сразу тогда пропадет. Я и устроил все как надо…
Беломор все-таки поднялся на своем каменном ложе, и Лю Седьмой тут же услужливо протянул ему чашку с персиковой настойкой.
— …Все устроил как надо — и встречу с Мутилой, и Опивца снарядил, и предвидел, что ты планетника поразишь, и посулишь отдать самую ненужную покупку, и послал на Полелюеву Ярмарку самого зачуханного Ырку с коробом барахла, и все шло по моим расчетам, и планетник Опивец мне доложил, что передал ваджру Смерти в самые костлявые руки… И отправился я, старый дурак, за лунным камнем…
Он замолчал и снова устремил глаза на покинутую Землю.
— И что? — затаив дыхание, спросил Жихарь.
— А то, — сердито буркнул неклюд, — что Опивец дураком оказался, передал вадхру не Смерти, а прикинувшемуся ей Мироеду! Смерть осталась без защиты.
Мироед ее и проглотил! Вот и все, теперь убивайте меня! Только тем серпом и можно было проклятому вспороть брюхо, а теперь ваджра без силы, поскольку взята обманом…
— Объяснение весьма глупое, оттого и представляется мне правдивым. И даже хорошо, что третье воплощение жезла Жуй потеряло силу, — сказал Бедный Монах. — Иначе Мяо Ен давно бы уничтожил все живое в Поднебесной. И у нас нет необходимости искать жезл, потому что такие поиски могли бы растянуться на вечность.
— Так, — сказал Жихарь. — Возвращаемся домой, ищем Мироеда, потрошим… Я уж найду чем! Не ждал я, что он так быстро вернется…
— Так и я не ждал! — подхватил Беломор. — Я-то думал, он еще сто лет не объявится! Я на него даже не загадывал!
Лю Седьмой покачал головой.
— Что-то не получается, — сказал он. — По всем правилам получается так: если Жи Хан не использовал жезл, то жезл должен попасть к нему в руки еще раз, иначе будет нарушено равновесие…
Беломор возразил Бедному Монаху, и они начали обмениваться непонятными словами и рисовать в пыли зловещие знаки.
— Некогда спорить, пошли! — Жихарь поднял старого неклюда и повел, бережно поддерживая и приговаривая: — С кем не бывает… Конь о четырех ногах…
Кто не пашет, у того и огрехов нет… И солнце не без пятен…
Вспомнил про солнце и глянул вверх — не восходит ли?
Над головой висели сразу четыре маленьких красных солнышка, и они согласно шли вниз.
— Кто-то здесь все-таки живет! — сказал Жихарь.
