— Назад! Уходим! — вякнул Колобок.
— Это бессмысленно! — крикнул владыка мертвых. — До нее триста тысяч километров!
Но Жихарь никого не слушал. Он озверел от долгого бездействия, от напрасных разговоров, от ожидания…
— Дубина! — стонал Колобок. — Слезай вниз! Уходим скорее!
— Помалкивай, горбушка! — огрызнулся богатырь.
Колобок вывернулся в своей сбруйке, уперся ножками в богатырскую грудь, а лапки его неожиданно вытянулись и с неожиданной же силой вцепились в богатырское горло.
— Эк! Эк! — только и мог сказать Жихарь перед тем, как серебряный шар наверху погас и все погрузилось в безмолвную тьму…
— Просыпайся! Задохнешься! Что я с тобой, с полумертвым, делать буду?
Очнись! Воздуха совсем мало осталось! Обманула нас твоя Армагеддоновна!
Нарочно пустила по ложному следу!
Ладошки Гомункула больно колотили Жихаря по щекам, дергали за бороду, щипались и царапались.
— Встань! Заберись повыше! Там еще маленько дыхания осталось! — орал Колобок. Потом силком поднял богатырю веки. В синем свете фонарика показалась все та же погребальная камера, смертное ложе, скифские дорожные припасы…
— Да отцепись ты! — Жихарь вскочил, сделал несколько глубоких вздохов.
Кровь колотилась в висках. — Так мы никуда не ходили! — с ужасом догадался он.
— Вот именно! Давай скорей вылезать! Хватит у тебя силы, должно хватить! Я недаром велел положить много еды! Жри давай! Набирай свою хваленую Святогорову силу!
Все прочие беды и несчастья мигом вылетели из головы многоборского князя, когда он представил, что придется здесь застрять навеки в обществе болтливого черствого хлеба.
Он не стал даже доставать кинжал — схватил первый попавшийся окорок, впился в него зубами. Колобок заботливо подсовывал ему просяные лепешки — свою лишенную разума родню. Покончив с первым окороком, богатырь осушил огромный кувшин пива, потом снова принялся за мясо, запивая его кислым молоком и не думая, что от этого может приключиться в животе, ел, словно мчался в бой или взбегал на крутую гору, как будто хотел уважить гостеприимного друга или обожрать врага…
— Никто на свете так много и так быстро не ел — разве что огонь! — похвалил его Колобок.
…А на вершине свеженасьшанного кургана беспечные скифы тоже пировали, справляя тризну по ушедшему вожаку, причем пировали стоя. После безуспешных попыток сломать крестец водяному коню Налиму у них все ныло и мозжило. Даже переминаясь с ноги на ногу, степные витязи кряхтели от боли.
Сам конь Налим с невинным видом отдыхал у подножия кургана, дожидаясь по уговору хозяина.
И тут, как мог бы выразиться сказитель Рапсодище, «мать-земля под ними всколебалася».
Сперва скифы на это даже ухом не повели — решили, что их просто покачивает от пива, взбодренного мозголомкой — Жихарь поклонился им целым бочонком. А потом, изумленно поглядев друг на друга раскосыми и жадными очами, не устояли и покатились по склону кургана.
Покатились они вовремя — из-под земли полетели толстые бревна наката, послышался нелюдской рев и пронзительное пищание — то помогал богатырю голосом Колобок.
— Всех убью, один останусь!
— Правду и в земле не скроешь! Богатырь распахнул курган изнутри — как крышку котла отворил.
От свежего воздуха ему сперва стало еще хуже, он опустился на могильную землю и лег, раскинув руки.
Колобок поудобнее уселся ему на грудь. Жихарь раздышался и все вспомнил.
— Значит, не были мы в Навьем Царстве? — спросил он первым делом. От яростного жевания ныли скулы.
— Значит, не были, — всхлипнул Колобок.
— А как же вопрошающие покойники? Князь Наволод? А Яр-Тур мой где? Там остался?
— Не было никакого Яр-Тура, — признался Колобок. — Мы ждали-ждали, да и уснули. Мне, к примеру, опять всякие детские ужасы снились — заяц, волк, медведь, лиса-гадина… Успела-таки хватить меня зубами за бочок, я проснулся и давай тебя будить…
— Постой, — сказал Жихарь. — Я же не мог сам такого придумать, чтобы мертвецов распределять по разрядам. А сколько неведомых имен услышал! А Беломора на Луне увидел!
— Это все твое подсознание, — снисходительно объяснил Колобок. — Или, проще сказать, коллективное бессознательное. У всякого свое представление о посмертном существовании. Бытие определяет сознание — так?
— Так! — согласился Жихарь, потому что слов для спора не нашел.
— Ну вот. А небытие, стало быть, определяет подсознание. Очень просто.
— Спасибо, просветил. Значит, не ходили мы в Навь?
— Ну… это как посмотреть…
— Так ходили или нет? — Богатырь начал уже серчать.
— Скорее всего — нет…
— Ха! — воскликнул Жихарь. — Катючая бездна премудрости! Теперь-то я понял, почему самого большого дурака называют круглым! Вон от кого это выражение пошло!
— В чем дело? — взвился Колобок.
— А в том дело, — масляным голосом сказал богатырь, — что проводника нашего, Карбаксая, в могиле нет!
Гомункул выбрался из своей упряжи, подкатился к рубежу образовавшейся ямы и заглянул вниз.
Смертное ложе скифского вождя было пусто…
Жихарь поднялся и потянулся.
— Пора, — сказал он. — Отдохнули, надо и в путь. Время не терпит!
Он побежал по склону, глубоко проваливаясь в рыхлую землю.
Гомункул покатился следом, но поражения своего признавать никак не желал:
— Откуда я знаю, куда умрун девался? Может, ты его тоже сметелил под горячую руку?
Жихарь на бегу нагнулся и ухватил Колобка за ворот кафтанчика.
— Я же только что плотно пообедал, — укоризненно сказал многоборский князь.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— …Он дал собаке понюхать его, когда наводил ее на след сэра Генри, и так и убежал с ним, а потом бросил.
Артур Конан Дойл.
— …Никому ничего доверить нельзя! У Окула на кузне подмастерье руку сломал — так и ходит, кость торчит наружу! Лекарей полон двор, а двух плашек наложить некому! За собой совсем перестали следить! Я же приказывал жить прежним порядком, несмотря ни на что! Людей, видно, ничем, кроме боли, не проймешь, а не стало ее — вот вы и распустились!
Хихарь бушевал посреди двора, потрясая новорожденным сыном, а мамки и няньки во главе с Армагеддоновной сбились в кучку и трепетали по привычке.
Младенец же безымянный весело смеялся — сообразил, видно, что пребывать в беспечальной поре ему придется изрядно…
Народ за время недолгого отсутствия начальства и впрямь распустился — ходить стали еще медленнее, говорили нараспев, долго собираясь с немудрящими мыслями. Питались чем попало, да и о еде частенько забывали.
