…Павел любил ее, и она это знала.
Больше того, он восхищался ею, уважал ее…
Больше это любви или меньше?..
От натурщицы Марии, женщины опытной, она слышала, что, если теперешний мужчина преклоняется перед нравственными достоинствами женщины или ее талантом, это значит, что он ее очень скоро бросит.
Но какие у нее достоинства — разве что умение малевать, которым от души восхищался Чон. Лучше бы поменьше восхищался. Мария еще говаривала: лучше поменьше восторга да уважения, а побольше физиологии.
О господи, она чувствовала, что не нравится ему!..
Что в этом темном лесу, где царствует плоть, ей страшно. Карта этого леса известна любой, самой глупенькой женщине, она в нем ориентируется как в собственной косметичке, а для Стаси — это не лес, а океан леса, космос леса, вселенная леса!
…Она сознавала, что любит Павла не так, как бы хотелось ему.
Она слышала легкий, как падение листа в отдаленном углу сада, вздох разочарования, слетавший с его губ после их близости.
Что она делала не так?
Она ведь так любила его, так дышала им! Она вся была рекой нежности, но, может, он привык к водопаду? Может, ему нужно видеть дно, помутившееся от бури, идти ко дну и выныривать на поверхность тогда, когда уже в легких почти не осталось кислорода?
Может, ему действует на нервы пение скрипки, истончающееся нежностью на кончике смычка, может, ему нужна какофония разом взорвавшегося звуками оркестра без дирижера, без публики, без музыки, без звезд, без Бога?..
Что ему от нее нужно — этого она не могла прочитать кончиками пальцев.
Она все думала и гадала, как бы поговорить на эту тему с Зарой.
Во-первых, кроме Заремы, у нее подруги не было.
Во-вторых, Стефан обожал Зару. Стася понимала, что он влюблен именно в ее тело — душу Зары не знал никто, кроме ее танца. Марьяна говорила: Зара — женщина с прошлым. Но раз с прошлым, с ней удобно будет поговорить о том, какой должна быть женщина с мужчиной, какой, если не рекой нежности?..
Стася все ближе и ближе подступалась к Заре, надеясь выведать от нее какие-то особые женские секреты, которые не узнаешь из книг — из тех противных книг, которые были тысячекратно одобрены Минздравом и рекомендованы правительствами всех стран.
Однажды Стефану удалось снять обеих девушек в саду. Стася и Зара стояли как сестры, прислонясь к стволу сливы, в этот момент Стеф окликнул их — и птичка вылетела.
Поразительный получился снимок.
Девушки принадлежали к двум совершенно разным типам, одна была русой, светлой, с мягкими на ощупь волосами; другая смуглая, с густой и жесткой шевелюрой. Но что-то общее сквозило в выражении их лиц — жертвенность и обреченность. Обе получились очень красивыми на снимке. Этой фотографией все любовались, и все хвалили Стефа, пока Родя не сказал:
— По моим наблюдениям, такие разные люди на снимках получаются похожими, если их снимает человек, в которого они влюблены.
— Естественно, они обе любят меня, — рассмеялся Стефан.
— Да, но они обе смотрят как бы сквозь тебя, будто за твоей спиной стоит еще некто… — продолжил Родя, глядя на Зару. Та встретила его взгляд, не изменившись в лице. Он опять подумал, что, наверное, Саша Руденко что-то напутал.
— Почему-то хочется взять и разлучить этих девушек, — вдруг произнес Чон и аккуратно разорвал снимок пополам. — Каждому — своя девушка. Как, Стеф, прикнопим наших девушек к стенке или будем носить их изображение в паспорте?
— Такую фотографию испортил, — пробурчал Стеф. — Они были как Снегурочка и Купава.
— И обе любили этого купчишку… Мизгиря, — вспомнил Родя.
— Ошибаешься, — ровным голосом промолвил Чон, — обе любили сладкопевца Леля.
— Когда вы поженитесь со Стефаном? — спросила как-то Стася Зару.
— Успеем. — Зара слегка улыбнулась. — Стеф все-таки моложе меня. Нет, обоим нам рано…
— А почему ты не переедешь к нам?
— Ты бы этого хотела?
— Да.
Зара внимательно, чуть ли не любовно посмотрела на нее.
— Спасибо. Но твой муж меня не любит.
— Он не всегда бывает справедлив, — смущенная ее словами, сказала Стася.
— Да, конечно. Зато к тебе он справедлив. Он ужасно любит тебя.
— Ты так думаешь? — еле слышно проронила Стася.
— Ты считаешь иначе? — удивилась Зара.
— Знаешь, мне как-то не с кем об этом поговорить… я… он…
— Продолжай, — мягко произнесла Зара.
— Понимаешь, я ночью с ним какая-то не такая. — Стася страшно покраснела, вымолвив это; Зара пристально посмотрела на нее — и быстро отвернулась. Она так и думала. Она все верно рассчитала. — Может, он хочет видеть во мне другую женщину… — продолжала Стася со страхом. — Но это я его люблю, а не другая! И я, которая его люблю, не могу быть другой, — почти с отчаянием закончила она.
— Вы просто еще слишком мало времени пробыли вместе, — произнесла Зара с улыбкой. — Так бывает, пока люди не привыкнут друг к другу.
Стася с надеждой посмотрела на нее:
— Правда?
«До чего тебя легко обмануть, девочка», — почти с состраданием подумала Зара.
— Конечно правда. У вас все будет хорошо, можешь мне верить.
Стася уже, отвернувшись от нее, стирала волосами катившиеся по щекам слезы. Слезы шумели внутри нее как дождь, и она не расслышала сквозь его шелест жестяной музыки последних слов Зары: «У вас все будет хорошо, можешь мне верить».
Глава 28
Последний человек планеты
Обычно у брата и сестры это, как инфлюэнца, начиналось одновременно, точно одна и та же муза осеняла их своими крылами.
Хотя оба работали все время, без перерывов на тяжелое настроение или любовные испытания, — Стефан строчил заметки, статьи, рассказы, Стася писала этюды, выезжала на пленэр.
Но примерно раз в году оба принимались за большую работу, причем каждый по подготовке, незаметной для окружающих, но знакомой им обоим, догадывался о том, что у другого в это же время созрел какой-то замысел.
Стефан видел, что Стася «нагуливает глаз», изучая те или иные предметы в свете косых лучей солнца. Паша Переверзев чувствовал в этих Стасиных прогулках нечто романтическое и возвышенное, а Стефан знал, что Стася в эти минуты всматривается в себя через предмет или игру теней с трезвостью оценщика ломбарда и отстраненной холодностью нотариуса.
Стася уже замечала, что на письменном столе брата появился Уильям Блейк — первая ласточка, пущенная приближающейся музой. Затем — Рембо (с ним под руку Верлен), потом «Принцесса Клевская», появление которой было для Стаси загадкой, затем — Бунин, заложенный на одном и том же рассказе «Старуха». Эти книги уже давно помогали вдохновению Стефана. Существовал ряд мелких приживалок, вроде «Смирительной рубашки» Лондона и «Игры в классики» Кортасара — два томика, снятые с полки профана и сноба, — фантазия Стефа прихотливо соединяла несоединимое; залетали на веранду и случайные бумажные самолетики, вроде прелестного стихотворения Франсиса Жамма «Боже, сбереги от смерти маленькую девочку…» или «Молитвы» Лермонтова.
