Чарльза Бротона нельзя было назвать красивым. Для этого у него был слишком большой нос и слишком тонкие губы. Но при свечах он был довольно привлекателен. Он выглядел настоящим английским джентльменом, будто его специально подбирали на эту роль, и Эдит чувствовала, что ее влечет к нему и чисто физически. Значительно сильнее, чем она предполагала. Она была несколько удивлена, обнаружив, что с нетерпением ждет, когда он пригласит ее танцевать.
– Вы много времени проводите в Лондоне? – спросила она.
Он покачал головой:
– Нет, боже упаси. Как можно меньше.
– Так обычно вы живете в Суссексе?
– Большую часть времени. У нас есть еще дом в Норфолке. Мне приходится ездить туда время от времени.
– Забавно. Я думала, вы человек светский.
– Я? Вы шутите! – он громко рассмеялся. – Почему бы это?
– Не знаю.
Она знала, но была не готова признаться, что читала о нем в колонках светской хроники. А так как они столкнулись в Аскоте, все это вместе складывалось в достаточно стройный образ. Это ошибочное впечатление она сохраняла еще некоторое время, пока наконец не выяснила, что к чему.
А правда заключалась в том, что, как и большинство представителей рода людского, Чарльз ходил на вечеринки, если его приглашали и если ему нечем больше было заняться, но друзей у него было немного, и почти всех их он знал с детства. Он считал себя исключительно сельским жителем, помогал отцу управлять поместьями и домами, которые Бог счел должным доверить его заботам. Он никогда специально не раздумывал об этом и не сопротивлялся своему положению, но и не пользовался им без необходимости. Если он и задумывался иногда о знатности и доставшемся ему в наследство состоянии, то мог бы только сказать, что считает, что ему очень повезло. Впрочем, вслух бы он этого не произнес.
В противоположность представлению Эдит, он привез ее в «Аннабеллс» не в качестве части тщательно разработанной стратегии завоевания ее сердца. Просто, хоть он и не признавался себе в этом, Чарльзу нравилось привозить девушек туда, где его знают. Это придавало ужину оживленность, чему анонимность совсем не способствовала.
Наступила его очередь что-нибудь сказать:
– Вам случалось жить в сельских краях?
– Не часто, – едва произнеся эти слова, Эдит осознала, что ответ получился странный, потому что она за всю жизнь и получаса не «жила» в деревне. Школа-интернат конечно же не считается. И все-таки сельская местность ей нравилась. Она часто приезжала туда на выходные и погостить. Она ездила на охоту с мужчинами и стояла рядом, пока они поджидали дичь. Она не раз ездила верхом. Так что она не совсем соврала. Она пояснила: – Ну, вы понимаете, дела моего отца требуют…
Чарльз кивнул:
– Полагаю, ему приходится немало путешествовать.
Эдит пожала плечами:
– Да, немало.
Надо сказать, что Кеннету Лэвери приходилось вот уже тридцать два года подряд ежедневно путешествовать от метро до одного и того же офиса в центре. Один раз ему довелось съездить в Нью-Йорк и один раз в Роттердам. Все. Но этого она не стала уточнять. Это легкое смещение акцентов так никогда и не было исправлено. С этого момента у Чарльза навсегда осталось впечатление, что отец Эдит – этакий преуспевающий делец, проводящий полжизни в самолетах – из Гонконга в Цюрих и обратно. Но, создавая эту иллюзию, Эдит верно прочитала мысли Чарльза. Бизнесмен, постоянно недосыпающий из-за разницы во времени между часовыми поясами, – это все-таки значительно менее мелкобуржуазно, чем канцелярская крыса с постоянным проездным на одну и ту же линию метро; Чарльзу так значительно больше нравилось.
Прошло какое-то время, зал постепенно наполнялся людьми.
– Чарли!
Эдит подняла глаза – к их столику взяла курс хорошенькая брюнетка в коктейльном платье строгого покроя, усыпанном блестками. Ее сопровождал, вернее – она тащила на буксире настоящего кита. На нем был костюм – портному, должно быть, потребовалась целая штука шерстяной материи – и большой галстук в горошек. Когда они причалили, Эдит заметила, что по жирной красной шее новопришедшего струйками стекает пот.
– Джейн, Генри, добрый вечер, – Чарльз встал и кивнул в сторону Эдит. – Вы знакомы с Эдит Лэвери? Генри и Джейн Камнор.
Джейн мимоходом и почти неощутимо пожала руку Эдит, затем снова обернулась к Чарльзу и, усаживаясь, налила себе вина.
– Умираю от жажды. Как поживаешь? Что с тобой случилось в Аскоте?
– Ничего не случилось. Я там был.
– Я думала, мы все вместе обедаем в четверг. С Уитерби и его женой. Мы тебя искали-искали, но потом махнули рукой. Камилла была страшно разочарована. – Она заговорщически улыбнулась Эдит, будто приглашая и ее посмеяться над шуткой. На самом деле она, конечно же, сознательно подчеркивала, что Эдит здесь чужая и понятия не имеет, о чем речь.
– Не понимаю, почему она была разочарована. Я и ей, и Энн говорил, что обедаю с родителями.
– О чем они тут же забыли, что и говорить. Ладно, теперь уже неважно. Кстати, скажи-ка, а ты едешь в августе к Эрику и Кэролайн? Они клялись и божились, но что-то это очень непохоже на тебя.
– Почему?
Джейн ленивым, змеиным движением пожала плечами:
– Не знаю. Ты вроде терпеть не можешь жару.
– Я еще не решил. А вы едете?
– Мы не знаем, правда, дорогой? – Она протянула руку к своему пыхтящему супругу и сжала его рыхлую ладонь. – Нас ждет еще так много дел в Ройтоне. Мы и дома-то почти не бываем с тех пор, как Генри занялся политикой. У меня ужасное предчувствие, что мы застрянем там на все лето. – Она улыбнулась еще шире, уже не только Чарльзу, но и Эдит.
Эдит улыбнулась в ответ. Ей не в новинку была эта острая потребность представителей высших классов демонстрировать, что они знают друг друга и регулярно занимаются одним и тем же с одними и теми же людьми. Сейчас перед ней был довольно экстремальный пример этого менталитета закрытых вечеринок, но глядя на лорда Камнора, он же Генри – Зеленый Паровоз, нетрудно было догадаться, что Джейн пришлось многим пожертвовать ради своего нынешнего положения, каким бы оно ни было, и ей трудно было бы, даже мгновение, не придавать этому положению значения.
– Вы всерьез занимаетесь политикой? – спросила Эдит у Генри, который, похоже, все еще приходил в себя после изнурительного перехода через зал.
– Да, – сказал он и опять повернулся к остальным.
Эдит сначала чуть не пожалела его, но скоро заметила, что сам он не понимает, что достоин жалости. Его вполне устраивало быть самим собой. Так же как ему нравилось демонстрировать, что он знаком с Чарльзом и не знаком с Эдит. Но Чарльз совсем не собирался позволить Камнорам вести себя грубо с девушкой, которую он пригласил на ужин, и он, сознательно и не скрывая этого, снова подключил ее к разговору.
