Она вздохнула, рассеянно счищая ногтем пятнышко засохшей грязи с полупальто из «Бабур».
– Захватывающе. Я знаю почти все, что можно знать о планировании поместья. Ночью меня разбуди – я расскажу тебе все о строении лошади. А если я чего-то и не знаю о благотворительных обществах, то поверь мне, этого и знать не стоит.
– Ты ведь, наверное, немало путешествуешь. Разве это не интересно?
– Очень! Ты ведь знаешь, что в Италии, если перед тобой ставят миску с водой, то ополаскивать нужно фрукты, а не пальцы? Или что в Америке нельзя расспрашивать людей об их землях? Или что в Испании самое грубое нарушение правил поведения в обществе – это есть яйцо при помощи ножа, как бы его ни приготовили? – Она перевела дыхание.
– Про яйцо я не знал.
Она какое-то время молчала, и я еще раз попытался достать пролетающую надо мной птицу.
– Но что-то же тебе нравится?
– Наверное.
– А семья? Они знают, как тебе скучно?
– Гуджи – да. Но, конечно же, не наш старый добрый Тигра. Он слишком туп, чтобы видеть хоть чуть-чуть дальше кончика собственного носа. Еще Кэролайн, я думаю.
– А Чарльз?
Эдит смотрела на верхушки деревьев.
– Штука в том, что он находит все это настолько интересным, что уверен – когда я привыкну, мне тоже понравится. Он называет это «периодом привыкания».
– На мой взгляд, звучит вполне разумно.
Конечно, не успел я это выговорить, как понял, что предаю ее, встав на сторону Чарльза. Но, во имя всего святого, я не мог придумать, какую еще позицию я могу занять. Все равно никуда не деться от того факта, что ради высокого положения в обществе она вышла замуж за человека, который, без какого-либо злого умысла с его стороны, значительно скучнее и глупее нее. В этом и заключалась сделка, которую она совершила. Сколько ни ной, Чарльз не станет от этого остроумным и энергичным, а я сомневался, что Эдит готова вернуться к простым смертным, на уровень, с которого так недавно взлетела. Просто у нее было такое распространенное в двадцать первом веке желание получить все и сразу.
– Но ведь найдется же немало дел, которые нужно сделать. Разве у тебя не было великих планов прочесать чердаки и переписать путеводитель?
– На чердаках ничего особенного нет, только горы мебели времен королевы Виктории. Все стоящее Гуджи разыскала и отреставрировала много лет назад. Библиотекарь порядком рассердился, когда я предложила добавить в книгу побольше фактов из истории семьи. – Она зевнула. – А Чарльзу и Тигре это было ну ни вот столько не интересно. Они считают, что знать слишком много – очень мелкобуржуазно. Так что закончилось все довольно уныло.
– Значит, тебе придется найти себе что-то другое. Не верю, что тебя не заваливают предложениями местные благотворительные общества. – Я замечал, что все больше и больше похожу на немку-гувернантку, но, по правде говоря, я сейчас их очень хорошо понимал, наблюдая, как избалованная красотка дуется, облокотившись на забор.
Она тоскливо вздохнула:
– Я так понимаю, ты хочешь сказать, что я должна смириться и терпеть дальше?
– Ну, а разве нет?
Она посмотрела мне в глаза, и раздался свисток. Охота была окончена, и мы пошли к машинам. Там нас ждала небольшая, но очень яростная буря, причиной которой послужило то, что Эрик Чейз вроде бы почти попал по носу месье де Монталамберу. Эрик, конечно, был крайне возмущен самим этим предположением, а пострадавшая сторона бормотала потрясающие французские фразы, некоторые из которых мне раньше слышать не доводилось. Меня призвали в качестве независимого судьи, но, болтая с Эдит, я все пропустил.
Кэролайн выслушала мои протесты и одобрительно кивнула.
– Очень разумно, – прямо сказала она. – Я на вашем месте не стала бы в это вмешиваться.
И я не мог бы сказать с абсолютной уверенностью, что именно она имела в виду.
После чая я как раз садился в машину – был тот неловкий момент, когда одни гости уезжают, а новые уже появляются на пороге, и тут Чарльз подошел ко мне, перейдя посыпанную гравием площадку. Я опустил стекло, пытаясь вспомнить, что я мог оставить, ведь я уже со всеми попрощался, раздал чаевые и автографы.
– Я собирался вам сказать, – начал он. – Одна кинокомпания прислала нам предложение. Отец немного озадачен. Это ваша епархия. Как вы думаете, что нам делать?
– Они хотят снимать фильм в Бротоне?
– Не знаю, настоящий фильм или что-то для телевидения, но в общем да. Что это за люди? Это безопасно?
Говорю как актер – я бы и на милю не подпустил съемочную группу к своему дому, ни при каких обстоятельствах. Но при этом должен признать, что на них вполне можно положиться, если дело касается чего-то, что может иметь «историческую ценность». Конечно, стоит оно того или нет, зависит, как и многое в этой жизни, от того, что получаешь взамен. Лучшее, что я мог сделать для Чарльза, это дать ему адрес фирмы, где ему объяснят, на каких условиях стоит вести переговоры с кинокомпаниями, и посоветовать во всем их слушаться.
Он поблагодарил меня и кивнул.
– Мы должны будем внести вас в условия контракта, – улыбнулся он мне, и я уехал.
Глава десятая
В отличие от большинства моих знакомых из мира шоу-бизнеса в подобных обстоятельствах, Чарльз сдержал слово. Фильм, о котором шла речь, был одним из тех, что снимают специально для телевидения, собирая всех модных актеров, у кого на тот момент денежные затруднения, и показывают потом в воскресенье вечером битых три часа подряд.
Это должна была быть история сестер Ганнинг, никому не известных ирландских красоток, прибывших в Лондон в тысяча семьсот пятидесятом году, взявших его штурмом и вышедших за графа Ковентри и герцога Гамильтона соответственно. Брак Гамильтона оказался неудачным, ситуацию исправила ранняя смерть герцога, но овдовевшая герцогиня этак стильно и не без щегольства вышла за своего давнего поклонника, полковника Джона Кэмпбелла, который сам был наследник герцогства Аргайлла.
Именно из такого материала и лепят псевдоисторические минисериалы. Бротон должен был сыграть роль как дворца Гамильтон (разрушенного в двадцатые), так и Инверари (который, я подозреваю, был слишком далеко от Лондона; или же герцогу Аргайллскому предложение киношников не показалось заманчивым). Кроме того, разные интерьеры дома должны были изображать исчезнувшее великолепие Лондона времен короля Георга.
Режиссером был англичанин по имени Кристофер Твист, добившийся некоторой известности парочкой фарсов в конце шестидесятых, когда этот стиль был в моде, и с тех пор кое-как перебивавшийся остатками былого успеха. Я знал директора по актерам, она не раз была добра ко мне и в прошлом, и решил сначала, что это благодаря ей меня пригласили на довольно большую роль – Уолтера Криви (известного сплетника того периода, которого ввели в сюжет в качестве доверенного лица дважды герцогини, хотя не уверен, что существуют достоверные подтверждения этого факта), но Твист незамедлительно раскрыл передо мной карты.
