– Жизненно необходимое снаряжение для отелей и ночевок у друзей, – объяснил он и налил по глотку.
– Они скупы на выпивку?
Мне нередко приходилось поражаться, каким лишениям и неудобствам высокородные англичане готовы подвергать своих гостей (и совершенно незнакомых людей), особенно в дни моей юности. Меня провожали в ванные, где кран мог только брызнуть коричневой жижей, меня селили в спальнях, где не закрывалась дверь, с одеялами тоньше батиста и подушками тверже камня. Мне случалось битый час ехать за рулем по пересеченной местности на обед со знатными родственниками моего отца и получить одну сосиску, две маленькие картофелины и двадцать девять горошин. Однажды, будучи в числе приглашенных на домашнюю вечеринку с балом в Гемпшире, я так замерз, что закутался во всю имевшуюся у меня с собой одежду, в два ветхих полотенца, а сверху накрылся потертым турецким ковриком – единственным, что нашлось в комнате. Разбудив меня на следующее утро, хозяйка никак не прокомментировала тот факт, что я спал в некоем подобии тканого саркофага, и ее нисколько не интересовало, удалось ли мне глаза сомкнуть. Когда думаешь о вельможах времен короля Эдуарда, утопавших в роскоши, странно становится, что их внуки настолько к ней равнодушны. В последнее время я начал замечать, что склонность нуворишей окружать себя комфортом, слегка улучшает ситуацию и в домах anciens riches
[18]
, но, святые небеса, сколько времени на это потребовалось.
Томми покачал головой в ответ на мой вопрос:
– Нет, нет. Не скупы нисколько. Ничего подобного. Лорд А разве что не вливает ее гостям в глотки. Просто добыть чего-нибудь до обеда слишком сложно.
Мы посплетничали немного, и я спросил Томми, часто ли он бывает у Бротонов. Он покачал головой:
– Не особенно. Они почти все время здесь. Должен сказать, я не ожидал, что Эдит окажется так увлечена деревенской жизнью, будет без роздыху возиться с местными и раздавать призы на ярмарках, но ведь они действительно почти не бывают в Лондоне.
Мне тоже это показалось немного удивительным. Особенно потому, что молодая пара все еще жила в большом доме вместе с родителями Чарльза. Когда они только поженились, то планировали отделать фермерский дом и переселиться туда, и я спросил Томми, как там дела.
– Не уверен, что там еще идут какие-то работы, – ответил он. – По-моему, они бросили эту затею.
– Неужели?
– Да, забавно. Она хочет остаться здесь, свекор и свекровь довольны, так что Брук Фарм скорее всего закончат по-быстрому и сдадут.
– Так у них в этом доме отдельная квартира?
– Не то чтобы. Что-то вроде гостиной наверху для Эдит и кабинет Чарльза, конечно. Но и все. Очень похоже на какую-нибудь американскую мыльную оперу, где у семьи сотня миллионов, а они все равно теснятся в одном доме с большой лестницей посередине.
Я покачал головой:
– Чарльзу-то, наверное, нравится, как тут все заведено, но молодой жене это должно порядком надоесть.
Чарльз, как и все его племя, очень даже любил, чтобы на него обращали «особое» внимание, куда бы он ни приехал, – более того, как Эдит уже имела возможность заметить, он не любил, когда это особое внимание ему не достается, – и я хорошо мог себе представить, что хоть он и притворялся всю жизнь, что не замечает барочных декораций, в которых эта жизнь протекает, ему было бы совсем нелегко от них вдруг отказаться.
Представителям высших классов английского общества присуща глубокая подсознательная потребность читать свое отличие от других в окружающих их вещах. Для них нет ничего более удручающего (и менее убедительного), чем попытка заявить права на определенное социальное положение или статус, определенное происхождение или воспитание без необходимого реквизита и обязательного набора знакомств. Им и в голову не придет отделывать однокомнатную квартирку в Патни, не отметив ее случайным акварельным портретом своей бабки в кринолине, парой-тройкой пристойных антикварных вещей и какой-нибудь реликвией из своего привилегированного детства. Все эти вещи – своего рода знаковая система, указывающая посетителю, какое место хозяин отводит самому себе в классовой иерархии. Но более всего прочего настоящим отличительным знаком, лакмусовой бумажкой для них является то, удалось ли семье сохранить свой фамильный дом и имения. Или приемлемую их часть. Можно услышать, как какой-нибудь дворянин объясняет заезжему американцу, что состояние не играет в современной Англии важной роли, что люди могут оставаться в обществе и без гроша в кармане, что «земли в наши дни – скорее ответственность, чем прибыль», но в глубине души он во все это ни капли не верит. Он знает, что семья, потерявшая все, кроме титула, все эти герцогини с их домишками рядом с Чейни-Уок, виконты с захудалыми квартирками на Эмбери-стрит, повесь они там хоть в три слоя портреты и изображения родового поместья («Там сейчас что-то вроде фермерского колледжа»), все равно все эти люди являются de-classes
[19]
для своего племени. Само собой, это осознание необходимости материального фундамента для социального положения остается таким же негласным, как масонский ритуал.
И конечно же, положение Бротонов было необычайно прочным. Немногим семьям к девяностым годам удалось сохранить свое влияние, и недалек был тот день, когда Чарльз войдет в Бротон-Холл полновластным хозяином. Все еще слушая Томми, я заподозрил, что он мог опасаться – не случится ли так, что люди, с благоговением пожимающие ему руку в Мраморном Зале, могут совершить ошибку и, увидев его в украшенной ситцевыми подушками гостиной его деревенского дома, принять его за обычного человека. Но я ошибался.
Томми покачал головой:
– Нет, Чарльз не против. Он уже привык к этой мысли, – он задумался и помолчал, но решил не высказывать, что пришло ему на ум. – Ну, ладно. Мне надо переодеться.
Мы собрались в гостиной, где семья обычно ужинала, – красивой комнате с видом на сад, значительно менее громоздкой, чем соседняя Красная Гостиная, где мы собирались по случаю помолвки. Кроме Томми я увидел еще несколько отдаленно знакомых лиц. Здесь был Питер Бротон, но, похоже, без своей унылой блондинки. Старшая дочь старой леди Тенби, Дафна, вышедшая за скучноватого среднего сына какого-то графа из центральных графств, беседовала в углу с Кэролайн Чейз. Они оглянулись на меня и осторожно улыбнулись. С трепетом я поискал глазами Эрика и нашел – он поглощал виски и читал какому-то несчастному лекцию о нынешнем положении дел в Сити. Слушатель смотрел на красное лицо Эрика с таким же удовольствием, с каким попавший в свет фар кролик смотрит на приближающуюся машину.
– Что будете пить? – Леди Акфильд подошла ко мне и отправила Яго за виски с водой. Она проследила за моим взглядом. – Святые небеса! Похоже, эту светскую беседу не назовешь непринужденной.
Я улыбнулся:
– Кто этот счастливчик, на кого изливается щедрый поток мудрости?
