– Но в этом случае пригласили бы и ее родителей, как я понимаю?
– Может быть, их и пригласили.
Неплохая мысль. Я представил, как Стелла Лэвери поднимается к себе в комнату, а там горничная уже распаковала ее чемоданы и разложила на кровати ее вечернее платье, – и я искренне за нее порадовался. Каждый заслуживает в своей жизни несколько мгновений Ничем Не Замутненного Счастья.
– Ну, очень скоро мы все увидим своими глазами.
Изабел посмотрела на часы:
– Не пора ли нам выходить?
– Нет. У нас еще полно времени. – Теперь, уже почти вонзив когти в свою добычу, Дэвид мог позволить себе немножко с ней поиграть. – Еще по стаканчику?
Но последнее слово осталось за Изабел, и мы отправились в путь, нанести первый, но (как каждый из нас втайне надеялся) не последний частный визит в Бротон-Холл.
Дом выглядел так же неприветливо, как и в прошлый раз, но теперь мы знали, что твердыня пала, и от этого осознания даже внушаемая этим домом робость была приятна. Мы подошли к той же самой двери и позвонили.
– Я вот думаю, тот ли это вход? – произнесла Изабел, но никто из нас не успел ей ответить – дверь открылась, и дворецкий проводил нас наверх, в Красную Гостиную.
Кажется, меня удивило, что Бротоны принимают гостей в тех же самых комнатах, куда приходят с экскурсией туристы. Я-то ждал, что меня пригласят в какую-нибудь другую, более фешенебельную гостиную на первом этаже, где портреты и мебель эпохи Людовика XV будут сдобрены мягкими диванами, куда сядь – утонешь, – именно так обычно бывают обставлены подобные церемонии. Мне предстояло убедиться, что мои несмелые предположения были верны: нам подали аперитив в Красную Гостиную, а столы накрыли в Парадном Обеденном Зале, что должно было сразу же выдать суть происходящего. В любом случае, когда я вошел в комнату и увидел у камина миссис Лэвери рядом с тучным лордом Акфильдом, я все понял. Эдит одержала победу, и мы присутствуем при ее триумфальном шествии.
Леди Акфильд вышла нам навстречу. Невысокая, хрупкая, привлекательная женщина, в молодости она, должно быть, была невероятно хороша, но изначально совсем не производила сильного впечатления, от нее даже будто веяло домашним уютом. Первые впечатления нередко бывают обманчивыми, но еще никогда мне не приходилось настолько ошибаться в человеке, как в тот раз. Когда она заговорила, голос у нее оказался легкий, звонкий, как колокольчик, но с той проникновенной интонацией, с какой в войну читали новости по радио.
– Ужасно мило с вашей стороны, что вы пришли, – она улыбалась нам, просто светясь от радости. – Вам ведь пришлось приехать из самого Лондона. – Эти слова были уже обращены непосредственно ко мне. Сказано было затем, чтобы показать, что она выполнила домашнее задание и потому отлично знала, кто я и откуда.
– Это приглашение – большая честь для нас. – Знакомая игра, я знаю все ответы наизусть.
– Что вы! Мы просто счастливы, что вы к нам пришли!
Леди Акфильд сказала это с той настойчивой интимностью, что пронизывала все ее реплики, как будто по-настоящему смысл ее слов мог понять только тот, с кем она в данный момент говорила. Сейчас я могу сказать, что она – самая великолепная светская львица, с какой мне довелось свести более-менее близкое знакомство. Она была крайне уверена в себе. Она была самой красивой из дочерей богатого графа, и по молодости лет я предположил, что в ее уверенности нет ничего удивительного. Однако теперь мне известно, что такие вещи не всегда взаимосвязаны, а позже я узнал, что ей выпало не меньше неприятностей, чем каждому из нас. Может быть, они сделали ее сильнее, а может быть, сильный характер достался ей от рождения – каковы бы ни были причины, к моменту нашей первой встречи она была законченной и неуязвимой перфекционисткой, и любые компромиссы были для нее немыслимы. Все вечера, где мне случалось присутствовать по ее приглашению, были выстроены тщательнейшим образом, от сорта картофеля до расположения подушек на кушетках – ничто не оставлялось на волю случая.
И конечно, как только она произнесла: «Я так рада видеть у нас друзей нашей дорогой Эдит», я понял, что будущая невестка ей не нравится. Вообще, «не нравится» – не совсем верное выражение. Ее изумляло, что собственный сын женится на девушке, с которой она не только не была знакома – о которой она даже не слышала. Она поверить не могла, что друзья этой девушки – не дети ее собственных друзей. Поразительно, что Эдит вообще попала к ним в дом. Как это случилось? Подобные размышления, к несчастью для Эдит, навели леди Акфильд на мысль, что ее Чарльза «окрутила» какая-то авантюристка, и хотя позже (значительно позже) она смягчила свое мнение, окончательно она от него так и не отказалась. И честно говоря, я совсем не уверен, что она ошибалась.
Мы с Изабел медленно дрейфовали к камину.
– Добрый день, миссис Лэвери, – сказал я, и мать Эдит обернулась к нам, с той фатальной робкой величественностью, что с первого взгляда выдает тех, кому удалось-таки всеми правдами и неправдами пробиться в высшее общество. Эта манера поведения недвусмысленно сообщает их настоящим ровням, что мосты сожжены, пути назад нет и быть не может. На месте нашей старой знакомой, энергичной, снобской миссис Лэвери вдруг оказалась Снежная Королева.
Почти нехотя, как будто зная нас не лучше, чем лорд Акфильд, она представила нас хозяину.
Он с добродушным безразличием пожал нам руки.
– Вот здорово, – сказал он. – Вам очень трудно было добираться?
– Мы с мужем живем в Рингмере, – ответила Изабел. – Это недалеко.
– Правда? – отозвался лорд Акфильд. – Пробок на дороге много было? Стоит синоптикам пообещать хоть лучик солнца, как все эти чертовы бедолаги тут же бросаются вон из города. Трудно было доехать?
Изабел собралась было снова пуститься в объяснения, что ей совсем не пришлось ехать из Лондона, но я ее спас.
– Я приехал поездом, – вставил я.
– Очень разумно, – он широко улыбнулся нам своей румяной улыбкой и кивком показал, что мы можем идти.
Маркиз Акфильд был человек глупый и неинтересный, но в целом совершенно безобидный. Всю жизнь, как это свойственно людям вроде него, лорд Акфильд окружал себя подхалимами; бедные родственники, седьмая вода на киселе, и вовсе случайные люди – с ними ему было хорошо и уютно. Отец Чарльза был так безнадежно избалован их обществом, что понятия не имел, насколько глуп и неинтересен он сам. Его банальные и неграмотные суждения встречали с таким восторгом, будто их произнес сам Соломон, а его несмешные, бородатые шутки вызывали оглушительные взрывы хохота. Если только практический опыт и превратности судьбы закаляют наш характер, стоит ли удивляться, что люди вроде лорда Акфильда так вопиюще бесхарактерны? Даже когда его не было поблизости, люди хвалили его мудрость и проницательность, хотя ни того, ни другого и в помине не было. А все потому, что если им удалось убедить себя, что они и в самом деле видят в нем эти качества, значит, им не придется признаваться самим себе, что они подхалимы, а это в светских кругах – очень и очень серьезный мотив. И если вдруг их знакомые, не вхожие в избранное общество, выражали сомнение в мощном уме его светлости, всегда можно вздохнуть в ответ:
