Когда Скиллер снова полез вверх по лестнице, Эск вытолкнула посох на крышу, выбралась следом и, чтобы не упасть, ухватилась за резные украшения, окаймляющие окно. Крыша спускалась к какой-то пристройке, и Эск, едва удерживая вертикальное положение, наполовину соскользнула, наполовину сбежала по неровной черепице. Прыжок с высоты шести футов на груду старых бочек, быстрый спуск по скользкому дереву — и вот она уже бежит через двор трактира.
Взбивая ногами уличный туман, она услышала звуки начавшейся в “Шутке” перебранки.
* * *
Скиллер пронесся мимо жены, положил ладонь на кран ближайшей бочки и, помедлив, нерешительно открыл его.
Комнату наполнил острый как нож запах персикового бренди. Скиллер перекрыл кран и расслабился.
— Ты боялся, что оно превратится в какую-нибудь гадость? — осведомилась жена. Он кивнул.
— Не будь ты таким неуклюжим… — завела она.
— Говорю тебе, он меня укусил!
— Ты мог бы стать волшебником, и мы навсегда расстались бы с этим паршивым трактиром. Неужели у тебя вообще нет амбиций?
Скиллер покачал головой.
— Думаю, чтобы стать волшебником, одного посоха мало. Кроме того, я слышал, что волшебникам нельзя жениться, им даже нельзя…
Он заколебался.
— Что? Что нельзя?
Скиллер заизвивался.
— Ну. Ты знаешь. Это.
— Клянусь богами, понятия не имею, о чем ты говоришь, — отрезала госпожа Скиллер.
— Да, наверное не имеешь.
Он неохотно вышел из погрузившейся в темноту комнаты. В принципе, волшебникам не так уж и плохо живется…
Его правота была доказана на следующее утро” когда выяснилось, что персиковое бренди в десяти бочках действительно превратилось в какую-то гадость.
* * *
Эск бесцельно бродила по темным улицам, пока не добралась до крошечных речных доков Охулана. У причалов мягко покачивались широкие плоскодонные баржи, из приветливых на вид печных труб поднимались витиеватые струйки дыма. Эск легко забралась на ближайшую баржу и с помощью посоха приподняла закрывающий палубу брезент.
Оттуда пахнуло теплыми запахами ланолина и навоза. Баржа была загружена шерстью.
Глупо, конечно, засыпать на незнакомой барже, не ведая, какие незнакомые утесы будут проплывать мимо, когда вы проснетесь, не подозревая, что баржи традиционно уходят рано утром (отправляясь в путь еще до того, как взойдет солнце), понятия не имея, какие горизонты будут приветствовать вас завтра.
Вы это знаете. Эск не знала.
* * *
Эск проснулась от чьего-то свиста. Она лежала абсолютно неподвижно, прогоняя в голове события вчерашнего вечера. Вспомнив, наконец, о том, как она здесь оказалась, девочка осторожно перекатилась на живот и чуть-чуть приподняла брезент.
Итак, она по-прежнему здесь. Но это “здесь” успело переехать.
— Значит, вот что называют плаванием, — сказала она себе, наблюдая за скользящим мимо далеким берегом. — По-моему, в этом нет ничего особенного.
Ей и в голову не пришло испугаться. В течение первых восьми лет ее жизни мир был чрезвычайно скучным местом, и теперь, когда он понемногу становился интересным, она не собиралась проявлять неблагодарность.
К далекому свисту присоединился лай. Эск откинулась в шерсть, мысленно потянулась к собаке и, отыскав ее сознание, мягко Позаимствовала его. Из бестолковых, беспорядочных мыслей животного она узнала, что на барже плывут по меньшей мере четыре человека, а на других баржах, вереницей протянувшихся по реке, находится еще множество людей. Некоторые из этих людей, похоже, были детьми.
Она отпустила собаку и долго смотрела на пейзаж — баржи проплывали меж высокими оранжевыми утесами, опоясанными полосами камня самых разных цветов, благодаря чему горы выглядели громаднейшими сандвичами, сооруженными каким-то голодным богом. Эск всячески пыталась увильнуть от упорно преследующей ее мысли. Однако та настаивала, вторгаясь в ее сознание, словно танцор, прыгающий под дверью туалета Жизни. Рано или поздно Эск придется вылезти из-под брезента. На этом настаивал не ее желудок, но мочевой пузырь, который не желал терпеть никаких отсрочек.
Может, если она…
Брезент над ее головой резко отдернулся в сторону, и к ней склонилось большое бородатое лицо.
— Так-так, — сказало лицо. — Что это у нас тут? Заяц, похоже?
Эск смерила лицо холодным взглядом.
— Ага. — Смысла отрицать очевидный факт не было. — Может, ты поможешь мне вылезти?
— А ты не боишься, что я брошу тебя.., щукам? — поинтересовалось лицо и, заметив ее растерянный взгляд, услужливо пояснило:
— Таким большим пресноводным рыбам. Шустрым. Зубастым. Щукам, одним словом.
Такая мысль даже не приходила ей в голову.
— Не боюсь, — правдиво ответила она. — А что? Ты это сделаешь?
— Нет. На самом деле нет. Не бойся.
— Я и не боюсь.
— О-о.
Из-за брезента появилась смуглая рука, прикрепленная к лицу обычными, свойственными человеку приспособлениями, и помогла Эск выбраться из гнездышка в тюках шерсти.
Эск стояла на палубе баржи и осматривалась. Небо, синее, как бочонок для сухарей, крепко обнимало широкую долину, по которой текла река, неторопливая, как бюрократическая процедура.
За спиной у Эск возвышались Овцепикские горы, которые по-прежнему служили коновязью для облаков, но уже не доминировали над пейзажем, как делали это все те годы, что Эск их знала. Расстояние поубавило им спеси.
— Где мы? — спросила она, вдыхая запахи плавней и осоки.
— В верховьях реки Анк, — ответил пленитель. — Ну и как тебе здесь?
Эск посмотрела вверх и вниз по течению. Анк стал гораздо шире, чем был в Охулане.
— Не знаю. Реки явно прибавилось. Это твой корабль?
— Судно, — поправил ее собеседник. Он был выше ростом, чем отец Эск, но помоложе и одет, как цыган. Большинство его зубов превратились в золотые, однако Эск решила, что сейчас не время спрашивать, как это произошло. Кроме того, у мужчины был шикарный загар, которого богачи пытаются добиться, днюя и ночуя на дорогих курортах, хотя на самом деле, чтобы его заполучить, требуется всего лишь каждый день трудиться до изнеможения на открытом воздухе. Мужчина хмурил брови.
— Да, это мое судно, — решительно изрек он, стремясь снова завладеть инициативой. — А вот что ты на нем делаешь, хотел бы я знать? Из дома, небось, сбежала? Будь ты мальчишкой, я бы предположил, что ты отправилась на поиски счастья.
— А разве девочки не могут искать счастья?
— По-моему, им полагается искать счастья с богатыми юношами, — ответил незнакомец, одаривая ее улыбкой на двести карат и протягивая смуглую ладонь, пальцы которой были унизаны перстнями. — Пойдем позавтракаем.
