Один из голубых глаз прятался под черной повязкой. Тощее тело, которое сейчас чуть не звенело от напряжения, добела раскаленное сводящей сухожилия судорогой, покрывала целая сеть шрамов, а зубы, очевидно, давным-давно ушли на покой.
– Тебя как зовут? – спросил волшебник.
– Бетан, – ответила девушка, полной горстью втирая в спину старика вонючую зеленую мазь.
Попроси ее кто-нибудь задуматься, какого рода события могут случиться после того, как ее спасет с жертвенного камня для девственниц герой на белом коне, вряд ли девушка упомянула бы растирание. Однако сейчас, когда выяснилось, что растирание – это все, что с тобой происходит, спасенная дева была преисполнена решимости справиться со своим заданием наилучшим образом.
– Я имел в виду его, – сказал Ринсвинд.
Один яркий, как звезда, глаз взглянул ему в лицо.
– Меня жовут Коэн, парень.
Руки Бетан остановились.
– Коэн? – переспросила она. – Коэн-Варвар?
– Он шамый.
– Погоди-погоди, – вмешался Ринсвинд. – Коэн – это такой здоровенный мужик, шея как у быка, а на груди мускулы, словно мешок с футбольными мечами. То есть он величайший воин Диска, легенда при жизни. Помню, как мой дед говорил мне, что видел его… мой дед говорил мне… мой дед…
Он запнулся, смешавшись под буравящим его взглядом.
– О-о, – сказал он. – Разумеется. Прости.
– Да, – вздыхая, отозвался Коэн. – Правильно, парень. Я – жижнь при легенде.
– О боги! – изрек Ринсвинд. – Сколько ж тебе лет, если точно?
– Вошемьдешят шемь.
– Но ты был самым великим! – воскликнула Бетан. – Барды до сих пор слагают о тебе песни.
Коэн пожал плечами и негромко взвыл от боли.
– Я ни ражу не получал от их гонораров отчишлений, – он уныло посмотрел на снег. – Это шага вшей моей жижни. Вошемьдешят лет я отдал этой профешшии, и што нажил жа это время? Ревматижм, геморрой, нешварение желудка и што ражличных рецептов шупа. Шуп! Я ненавижу шуп!
Бетан наморщила лоб.
– Шуп?
– Суп, – пояснил Ринсвинд.
– Да, шуп, – с несчастным видом подтвердил Коэн. – Понимаешь, мои жубы… Когда у тебя нет жубов, никто тебя вшерьеж не принимает. Тебе говорят: «Пришядь у огня, дедушка, поешь шуп…» – он остро взглянул на Ринсвинда. – Паршивый у тебя кашель, парень.
Волшебник отвел взгляд, не в силах смотреть Бетан в лицо. И вдруг сердце его упало. Двацветок до сих пор сидел, прислоненный к дереву, и пребывал в мирно-бессознательном состоянии. Вид у него был такой укоризненный-укоризненный.
Коэн вроде тоже вспомнил про туриста. Он, пошатываясь, поднялся на ноги, шаркающими шагами подошел к неподвижному телу, приподнял большим пальцем оба века, осмотрел царапину, пощупал пульс и наконец изрек:
– Он наш покинул.
– Умер? – переспросил Ринсвинд.
В дискуссионной комнате его сознания дюжина эмоций разом вскочила на ноги и подняла галдеж. Облегчение разливалось соловьем, когда его перебил Шок с каким-то процедурным вопросом, а потом Ошеломление, Ужас и Потеря затеяли между собой перепалку, которая закончилась только тогда, когда Стыд из соседней комнаты заглянул узнать, из-за чего шум.
– Нет, – задумчиво ответил Коэн. – Не шовшем. Прошто ушел.
– Куда ушел?
– Не жнаю, – пожал плечами Коэн. – Но, кажетшя, я жнаком кое ш кем, у кого найдетшя карта.
Далеко в заснеженном поле светилось в темноте с полдесятка красноватых точек.
– Он не так уж и далеко, – заметил старший волшебник, вглядываясь в маленький хрустальный шар.
Волшебники за его спиной откликнулись дружным бормотанием, приблизительно означавшим, что, как бы далеко ни был Ринсвинд, он не может быть дальше, чем славная горячая ванна, хороший ужин и теплая постелька.
Вдруг волшебник, который шел замыкающим, остановился.
– Слушайте! – поднял палец он.
Они прислушались. В тишине раздавались едва слышные звуки, говорящие о том, что зима начинает сжимать землю в своем кулаке: потрескивание скал, приглушенный шорох мелких существ в норах, прорытых под покровом снега. В далеком лесу завыл волк, застыдился, когда его никто не поддержал, и умолк. Нежно и серебристо шелестел лунный свет. Сипели волшебники, старающиеся дышать тихо.
– Я ничего не слышу… – начал один из них.
– Тс-с!
– Ну хорошо, хорошо…
И тут они услышали это: тихое отдаленное похрустывание, словно что-то очень быстро двигалось по насту.
– Волки? – спросил кто-то.
Все разом подумали о сотнях поджарых, голодных тел, прыгающих сквозь ночь.
– Н-нет, – отозвался предводитель. – Шаги слишком ровные. Может, это гонец?
Звук стал громче, четкий ритм, будто кто-то очень быстро ел сельдерей.
– Я пошлю вверх вспышку, – сказал предводитель.
Он скатал снежок, подбросил в воздух и поджег струей октаринового огня, ударившей с кончиков пальцев. Окрестности озарились ослепительным голубым светом.
Наступила тишина.
– Ты, тупой болван, теперь я ничего не вижу, – пожаловался другой волшебник.
Это было последнее, что они услышали перед тем, как нечто стремительное, твердое и шумное врезалось в них, вылетев из темноты, и исчезло в ночи.
Все, что они смогли найти, после того как выкопали друг друга из снега, – это плотную цепочку маленьких следов. Сотен маленьких следов, расположенных очень близко друг к другу и прочерчивающих снег прямой, как луч прожектора, линией.
– Некромантия! – воскликнул Ринсвинд.
Старуха, сидящая по другую сторону костра, пожала пальцами и вытащила из потайного кармана колоду засаленных карт.
Несмотря на царящий снаружи сильный мороз, воздух в юрте был раскален, как под мышкой у кузнеца, и волшебник уже обливался потом. Из конского навоза получается неплохое топливо, но Конному племени предстояло многое узнать о кондиционировании воздуха – начиная с того, что это такое.
Бетан наклонилась вбок.
– Какая-какая мантия? – шепнула она.
– Некромантия. Разговоры с мертвыми, – объяснил он.
– О-о, – протянула она, почувствовав неясное разочарование.
Они поужинали конским мясом, конским сыром, конской кровяной колбасой, консоме и разбавленным пивом, о происхождении которого Ринсвинд старался не задумываться. Коэн (который ел конский суп) поведал им, что люди из Конных племен рождаются в седле – этот факт Ринсвинд счел гинекологическим абсурдом – и обладают особыми познаниями по части природной магии. Жизнь в открытой степи заставляет вас осознать, насколько плотно небо пригнано к земле, и это вдохновляет ваш разум на глубокие мысли типа: «Зачем?», «Когда?» и «Почему бы нам для разнообразия не попробовать говядину?».
