А в это время Двацветок…
Заблудился. Впрочем, это он и сам понял. То ли здание было гораздо больше, чем казалось с виду, то ли он забрался в какое-то громадное подземелье, хотя ни по каким ступенькам вроде бы не спускался… То ли внутренние размеры храма напрочь отказывались подчинятсься основному правилу архитектуры – судя по всему, изнутри храм был больше, чем снаружи. И к чему эти странные светильники? Они имели форму восьмигранных кристаллов, закрепленных через равные промежутки на стенах и потолке. Неприятное свечение, исходящее от них, не столько озаряло, сколько подчеркивало темноту.
«А тот, кто вырезал на стене эти барельефы, – подумал добросердечный Двацветок, – вероятно, слишком много пил. Годами».
С другой стороны, это было захватывающее место. Создавалось такое впечатление, что строители храма буквально повернулись на цифре восемь. Пол представлял собой сплошную мозаику из восьмиугольных плиток, стены и потолки коридора были переломлены так, что, если сосчитать все плоскости, у коридора получалось восемь граней. Даже камни, выглядывающие из-под штукатурки, были восьмигранными.
– Мне это не нравится, – заметил бес-живописец из своей коробки, висящей у Двацветка на шее.
– Почему? – осведомился турист.
– Здесь жутко.
– Но ты же демон. Откуда тебе знать, что жутко, а что – нет? Что такое «жутко» для демона?
– Ну, – осторожно сказал бес, боязливо оглядываясь по сторонам и переминаясь с когтя на коготь. – Вещи. Всякие штуки.
Двацветок смерил его строгим взглядом.
– Какие вещи?
Бес нервно кашлянул
[7]
.
– О, вещи… – с несчастным видом сказал он. – Дурные вещи. Вещи, о которых не говорят, – вот что я пытаюсь донести до тебя, хозяин.
– Жаль, Ринсвинд куда-то запропастился, – устало покачал головой Двацветок. – Он бы что-нибудь придумал.
– Это он-то? – презрительно переспросил бес. – Он бы носа сюда не сунул. Волшебники на дух не переносят число восемь.
Он виновато прихлопнул лапой рот.
Двацветок посмотрел на потолок.
– Что это было? – осведомился он. – Ты что-нибудь слышал?
– Я? Слышал? Нет! Ничего! – отказался бес и, юркнув в коробку, захлопнул дверь.
Двацветок постучал по ней. Дверка приоткрылась.
– Как будто камень покатился, – сообщил турист.
Дверь с грохотом хлопнула. Двацветок пожал плечами.
– Наверное, здание разваливается на куски от старости, – сказал он сам себе и, поднявшись на ноги, крикнул: – Эй, здесь кто-нибудь есть?
«ЕСТЬ, Есть, есть», – ответили темные туннели.
– Э-ге-гей! – попробовал он.
«ЭЙ, Эй, эй».
– Я точно знаю, что здесь кто-то есть, я только что слышал, как вы играете в кости!
«КОСТИ, Кости, кости».
– Послушайте, я всего лишь…
Двацветок резко замолчал. Причиной этому была яркая светящаяся точка, внезапно возникшая в нескольких футах от его глаз. Она быстро росла и через пару секунд превратилась в крохотную, многокрасочную человеческую фигурку. На этой стадии она начала издавать звук, или, скорее, это Двацветок услышал звук, который она издавала все это время. Он был похож на осколок крика, растянутый на одно долгое мгновение.
Очень быстро переливающийся всеми цветами радуги человечек вырос до размеров куклы – между полом и потолком медленно кувыркался искаженный, изломанный силуэт. Двацветок спросил себя, почему ему в голову пришли слова «осколок крика»… и пожалел об этом.
Фигурка начала походить на Ринсвинда. Рот волшебника был открыт, а лицо освещено светом – чего? Чужих звезд, поймал себя на мысли Двацветок. Звезд, которых люди обычно не видят. Он вздрогнул.
Поворачивающийся в воздухе волшебник достиг половины человеческого роста. Потом он принялся увеличиваться быстрее, после чего все вдруг смешалось. Последовал порыв ветра, негромкий взрыв. Ринсвинд с криком свалился наземь, крепко ударился об пол, задохнулся, перекатился и, обхватив голову руками, свернулся в тугой комок.
Когда пыль улеглась, Двацветок осторожно протянул руку и похлопал волшебника по плечу. Человек-шар свернулся еще плотнее.
– Это я, – услужливо подсказал Двацветок.
Волшебник немного развернулся.
– Что? – переспросил он.
– Я.
Ринсвинд одним движением распрямился и вскочил перед маленьким туристом на ноги, отчаянно вцепившись руками в его плечи. В широко раскрытых глазах волшебника затаилось безумие.
– Не говори это! – прошипел он. – Только не произноси вслух, и мы, может быть, выберемся отсюда!
– Выберемся? Как ты сюда попал? Разве ты не знаешь?…
– Не говори это!
Двацветок попятился прочь от психа.
– Не говори!
– Не говорить что?
– Число!
– Число? – переспросил Двацветок. – Послушай, Ринсвинд…
– Да, число! Между семью и девятью. Четыре плюс четыре!
– Что, во…
Ладонь Ринсвинда прихлопнула ему рот.
– Назовешь его, и нам крышка. Лучше даже не думай о нем, ладно? Доверься мне!
– Я не понимаю! – взвыл Двацветок.
Ринсвинд слегка расслабился, хотя скрипичная струна по сравнению с ним была все равно что миска студня.
– Пошли, – скомандовал он. – Попробуем выбраться. А я попробую тебе рассказать.
После первой Магической эпохи захоронение гримуаров на Диске начало превращаться в очень серьезную проблему. Заклинание всегда остается заклинанием, даже если его временно заключить в пергамент и чернила. Оно обладает могуществом. Это не столь важно, пока владелец книги жив, но после его смерти свод заклинаний становится источником неконтролируемой энергии, с которой не так-то легко справиться.
Короче говоря, чародейные книги испускают магию. Были испробованы различные варианты решения проблемы. Страны, расположенные неподалеку от Края, утяжеляли книги мертвых волшебников свинцовыми пентаграммами и швыряли за Край. Поблизости от Пупа предлагались менее удовлетворительные альтернативы. Одна из них заключалась в том, что провинившиеся фолианты сгружали в контейнеры из отрицательно заряженного октирона и сбрасывали в бездонные глубины моря
[8]
. Однако очень скоро магия снова начала просачиваться наружу, и в результате рыбаки стали жаловаться на стаи невидимых рыб и устриц-телепаток.
