Знаешь, что было дальше?
– Догадываюсь, – улыбнулся Артем. – Ты не удовлетворилась одним разом и съехала еще.
– Еще три! – смеясь, уточнила Лариса. – А потом дотемна лупила снежками соседских мальчишек во дворе. На следующий день я пришла в школу и о болезни больше не вспоминала. Как тебе эта история?
– Ты намекаешь на то, что у меня сильно затянулся период реабилитации? – Артем потихоньку потянул Ларису себе, и она придвинула стул вплотную к кровати.
– У нас. Болезнь была у каждого своя, а вот последствия… в какой-то мере, можно сказать, что они получились одинаковые.
– Значит, Глеб… – Артем, не договорив, вопросительно глядя на Ларису.
Глеб – это мой период реабилитации. После потери Павла. Звучит несколько цинично, но тем не менее…
– Ясно, – Артем кивнул и откинулся на подушку.
Лариса заметила, что его лоб мокрый от испарины.
– Я с ума сошла! – Она осторожно высвободила., руку, выпрямилась на стуле. – Развела тут целую философию! Очень болит?
– Терпимо.
– Вот уж сомневаюсь. Пойду позову эту девочку. Пусть сделает обезболивающий. – Лариса хотела подняться, но Артем снова поймал ее ладонь, удержал:
– Не надо. Обойдусь. Не хочу сейчас засыпать.
– Ничего не изменится, когда ты проснешься, – пообещала Лариса. – Я буду здесь, рядом, и мы сможем позвонить Лепехову. Прямо отсюда.
– Мы и сейчас ему можем позвонить, – упрямо возразил Артем, – а уколов никаких мне не нужно.
– Ага, не нужно! – раздался голос Яны. Она стояла в дверях палаты, сердито сведя у переносицы светлые бровки. – Народ, вы издеваетесь? – В мягком тоне медсестрички неожиданно отчетливо проступили металлические нотки. – Заведующая разрешила на пять минут. Прошло уже двадцать пять, если не больше. Девушка! – Она с укором взглянула на Ларису. – Он же час, как из реанимации. Соображать-то нужно?
– Да, да, – Лариса поспешно кивнула, аккуратно расцепляя Артемовы пальцы. – Уже все.
Яна демонстративно грохнула металлический лоток с ампулами на столик в углу и безапелляционно произнесла:
– И нечего мне тут хозяйничать, что нужно, а что не нужно.
Ты спи, – успокоила Артема Лариса. – Я никуда не уйду. Вниз спущусь, там подожду, а если выгонят, на худой конец переночую в машине.
Она наклонилась, поцеловала его и вышла.
Внизу, в приемном отделении, была одна дежурная. Она клевала носом и едва взглянула на Ларису, ничего не сказав, но та все-таки вышла из корпуса. Подошла к «ауди», открыла ее, привычно устроилась в теплом, мягком салоне, взглянула на часы.
Ровно полночь. Через семь часов станет совсем светло. Начнется утро, и она позвонит Мишке, скажет, что готова выйти на сцену и петь спектакль. Как только Артем встанет на ноги.
Жизнь – это жизнь, а искусство – это искусство. Их нельзя полностью отождествлять, нельзя искать аналогии между тем, что творится на сцене, и тем, что потом происходит за кулисами. Да, часто сценическое действие похоже на реальное, еще чаще оно многократно красивее и лучше. Но иногда… иногда жизнь оказывается мудрей и прекрасней самого замечательного вымысла, снисходительнее и справедливей, чем создание авторов. Пусть на сцене погибает обманутая Джильда и кончает собой безутешный Риголетто. В жизни все будет иначе.
Набежал легкий ветерок. Он поколебал чахлые, никогда не расцветавшие кустики сирени в больничном дворике, нагнал рябь на лужицу у крыльца, разогнал пару случайных туч, и чистое, темное небо снова засияло множеством звезд. Одна из них, яркая и крупная, внезапно замерцала и стремительно покатилась вниз, хотя пора августовского звездопада уже прошла.
Она падала красиво, оставляя за собой длинную серебристую дорожку, и наконец скрылась за линией горизонта.
Говорят, когда падает звезда, нужно загадывать желание и оно непременно сбудется.
Парень и девушка, в обнимку шедшие к остановке, остановились и, глядя на небо, произнесли про себя одновременно одну и ту же фразу.
И старая бомжиха, собирающая пустые бутылки у больничной ограды, тоже поглядела вверх, заметила сияющий след и пожелала, чтобы завтра ей нашлось на опохмелку.
Поскрипывая, подкатил к остановке последний ночной троллейбус, впустил в себя немногочисленных запоздалых пассажиров, хотел тронуться дальше и не смог – одна дуга у него соскочила с проводов, рассыпав по мостовой сноп ярких, оранжевых искр.
Пожилой водитель с утомленным, запыленным лицом полез наверх чинить свою машину. Он также увидел скользящий по мглистой глади яркий шарик и подумал, как хорошо было бы поскорее закончить смену и вернуться домой.
Еще много случайных, полуночных прохожих успели загадать свое желание. У кого-то оно было возвышенным, у кого-то простым и примитивным, но каждый искренне надеялся, что его чаяния сбудутся.
А Лариса не видела падающую звезду. Она спала, свернувшись клубком в мягком, велюровом кресле, засунув руки поглубже в рукава жакета. Она заснула почти тотчас, как уселась в машину, крепко, без сновидений.
Время постановки «Риголетто» закончилось. Впереди был новый сезон.
