– Деньги отдам, когда приедешь, так что не скупись, –
скомандовал он. – Нам с тобой нужно все самое лучшее.
Вот так. Нужно скрасить тревожное ожидание вкусной едой и
нежными ласками Пампушечки. Потому что совершенно неизвестно, как все обернется
завтра.
* * *
Пока Михаил Давидович Ларкин нервничал и переживал, лежа на
своем мягком диване, полковник Гордеев и двое его сотрудников голову ломали над
тем, как Ларкина найти. Или хотя бы выяснить, кто он такой. Юра Коротков,
зафиксировавший встречу генерала Минаева с неизвестным мужчиной в темных очках,
был в тот момент один и не смог проследить за обоими. Оставалось ждать, пока
Антон Андреевич встретится с этим мужчиной еще раз.
– А Минаеву не понравилось, что я ходил к его другу
Александру Семеновичу, – сообщил Гордеев Короткову и Селуянову. – Он
тут же нашел своих приятелей среди соответствующих руководителей и
поинтересовался, не оформляли ли мы наружное наблюдение за ним. За детей нас
держит, хочет голыми руками взять. Видно, рыльце в пушку. Ничего, пусть теперь
помучается вопросом, откуда мы знаем о его дружбе с Чинцовым.
– Вы все-таки уверены, что они тесно связаны? – спросил
Коротков. – А вдруг это была действительно случайная встреча?
– Если бы она была случайной, он бы не начал дергаться и не
кинулся проверять, не ведем ли мы за ним наружников. Мы с вами знаем, что не
имеем права этого делать, и он знает, вот и хочет уличить нас в незаконных
действиях. А зачем ему это, если он чист? Суета, дети мои, всегда красноречивее
всяких слов. Я специально съездил к Коновалову и рассказал о своих подозрениях.
Коновалов – нормальный честный мужик, он не мог не передать наш разговор своему
товарищу, он же верит Минаеву как самому себе. А я хотел посмотреть, что из
этого получится. Вот и посмотрел. Убедился, что у Минаева, прошу прощения за
грубость, очко заиграло. Может быть, в его связях с Чинцовым никакого криминала
и нет, просто Минаев ухватился за возможность меня прищучить на другой какой
случай. Стало быть, этот другой случай все-таки есть. В чем-то Антон Андреевич
сильно замарался. Или собирается это сделать. Вот и откладывает козыри из
колоды в рукав.
– Странная какая-то логика, – пожал плечами Коля
Селуянов. – Сначала просит нас о помощи, хочет, чтобы мы вывезли для него
человека из Самары, а потом собирается нам же делать гадости. Не по-мужски.
– Зато очень современно, – заметил Коротков. –
Вполне в духе времени: разжалобить, использовать и выбросить за ненадобностью.
Ты в телевизор глянь – все так делают. Сдают своих направо и налево.
– Ты прав, сынок, – сказал Виктор Алексеевич, и в
голосе его послышалась явная угроза. – Ты прав, как это ни прискорбно.
Уважаемый генерал Минаев использовал нас как дармовую рабочую силу. Просьба
Коновалова для меня закон, не выполнить ее я не мог, но я уже тогда чуял, что
добром это дело не кончится. Вон оно и не кончилось. А теперь, поняв, что мы в
чем-то становимся для него опасны, он хочет выкрутить нам руки. В первую
очередь – мне как вашему начальнику, отдавшему вам обоим незаконный приказ. А
заодно и вам как исполнителям незаконного приказа. Умный я все-таки, что Настасью
в это не втянул, а то и она загремела бы под фанфары. Но, дети мои, думать надо
не об этом. О другом.
Он замолчал и принялся медленно расхаживать по узкому
длинному кабинету. Юра и Николай сидели тихо, они знали, что, когда начальник
думает, мешать ему нельзя.
– Правильно сказал Юра, случись нужда – своих сдают без
жалости и сомнений. Не просто так, ради развлечения и смеха, а именно в случае
нужды. И думать надо о том, какая такая нужда может случиться у генерала
Минаева. Уж конечно, не ремонт автомобиля и не протечка потолка в квартире.
Зачем ему нужен козырь в виде наших с вами незаконных действий? Чтобы нас с
вами, дети мои, удавить, причем удавить без звука. Перекрыть нам кислород. Он
обратится к своему руководству с рапортом о том, что обнаружил за собой
наблюдение. За ним пустят наружников из ФСБ и выяснят, кто еще за ним ходит. То
есть вас, сынки, накроют с поличным. После чего меня вызовут на мягкий
ворсистый ковер и начнут иметь. И я в этой ситуации должен буду что-то им
сказать, дать какие-то объяснения. Тут у меня будут два пути. Или сказать
правду, понимая, что через полчаса все мои туманные подозрения и имеющаяся
фактура станут известны Минаеву. Или сказать неправду, соврать, иными словами.
Тогда эту неправду надо придумать, отшлифовать и нам всем троим выучить
назубок. Чтобы не было ни малейших расхождений.
– А правда, Виктор Алексеевич, – внезапно оживился Коля
Селуянов. – Пусть нас накроют. Мы им дезу запустим.
– А с работы вылететь не страшно? – прищурился
Гордеев. – Я уж не говорю о том, что меня тоже могут выпереть под зад
коленкой. Тебе меня, старика лысого и больного, не жалко?
– Так это ж с умом надо придумать, чтобы прицепиться никто
не мог. Давайте гнуть линию, что мы разрабатываем человека в темных очках,
который по приметам проходит у нас по ряду нераскрытых преступлений. Дескать,
мы вообще не Минаева работаем, а этого очкарика. Очкарик вступил в контакт с
неизвестным гражданином, мы за этим гражданином и потащились, как ослы за
морковкой. И знать не знаем, кто он есть на самом деле. А что?
– Авантюрист ты, Николаша, – вздохнул Юра
Коротков. – Да кто же нам поверит, что мы тупо ходим за неизвестным
гражданином уж который день и не удосужились установить его личность. А если
установили, то обязаны были доложить, что это генерал из ФСБ, и тут же получили
бы приказ «не сметь». Правилами не положено.
– Стоп! – поднял руку Гордеев. – Правильные вещи
говорите, мальчики. Если точно узнают, сколько дней вы ходите за Минаевым, то
головы нам не сносить. А если нет? Давайте-ка подумаем, нельзя ли здесь
поиграть. Вы уверены, что он вас не засек?
Оба неопределенно пожали плечами.
– Мы старались вообще-то, – промямлил Селуянов.
– И заменить вас некем, – задумчиво протянул
полковник. – Нельзя никого в эту аферу втягивать, по лезвию ходим. А этот
тип в очках и с кудрями нам позарез нужен. На нем и Юрцев, и дурачок Базанов.
Если это вообще он, а не кто-то с похожими приметами. Как же его достать…
Из кабинета Гордеева Юра и Николай вышли почти через час и
сразу же, вернувшись в свою комнатушку, принялись готовить чай и раскладывать
на столе принесенные загодя из буфета бутерброды с черствоватым хлебом и
дорогущей, но вкусной колбасой.
– Жалко, что Аське сказать нельзя, – посетовал
Селуянов. – Она бы обязательно что-нибудь умное придумала.
– А мне Колобок уже популярно разъяснил, что я веду себя не
по-товарищески, – сказал Коротков, жадно откусывая хлеб с колбасой. –
Мол, я отношусь к ней как к механизму для производства идей, а у нее еще и
нервы есть, не только мозги. Он не хочет, чтобы Аська перепугалась насмерть.
– Это правильно, что и говорить. Но я вообще-то не замечал,
чтобы она была очень уж пугливой. А ты?
