– Ася, этот разговор, тем более в спешке, не имеет смысла,
если у тебя нет конкретных предложений. Ешь, пожалуйста, быстрее, иначе
опоздаешь на работу.
– У меня есть вариант, и я хочу, чтобы ты о нем подумал. Ты
говорил, что во время последней конференции тебе сделали интересное
предложение…
– Ася!
Алексей резко встал и отошел к окну.
– Ты ведь все равно со мной не поедешь. Я понимаю, тебе
совершенно безразлично, где я нахожусь, рядом с тобой или за тридевять земель,
в Канаде, ты ничего не видишь, кроме своей работы, и тебе ничего не нужно,
кроме этой работы. Но я не хочу от тебя уезжать, я без тебя скучаю, я по тебе тоскую,
и мы с тобой обсуждали этот вопрос неоднократно.
– Лешенька, ну что ты сердишься! Что мы с тобой должны
делать? С голоду подыхать? Ни ты, ни я не виноваты в том, что бюджетникам не
платят зарплату, и поправить мы здесь ничего не можем. Это не в наших силах.
Значит, кто-то из нас двоих должен зарабатывать деньги, другого выхода все
равно нет. И если бы ты поехал на три месяца в Канаду и прочитал там свой курс,
мы могли бы по меньшей мере год не думать о том, выплатят нам с тобой зарплату
или нет.
– Не поеду, – упрямо мотнул головой Алексей. – Я и
здесь заработаю, не помрем с голоду.
Они не поссорились, нет, Настя и Алексей вообще не ссорились
практически никогда, но неприятный осадок от разговора остался, и на работу
Настя пришла не в самом лучшем расположении духа. В кабинете было холодно, и
она даже не могла бы точно сказать, отчего злится больше – от холода и не
оставляющего ее озноба или от утреннего разговора с мужем. Неприятно было
признаваться себе в том, что Лешка отчасти был прав: она действительно
совершенно спокойно отнеслась бы к тому, что его целых три месяца не будет
рядом. Она так привыкла жить одна, ни в ком не нуждаясь, что восемь месяцев
жизни в замужестве еще не успели привить ей страх перед разлукой с супругом.
В десять часов предстояло идти к начальнику отдела на
утреннюю оперативку, но без десяти десять к ней заглянул Коля Селуянов и
сообщил, что оперативного совещания не будет.
– С чего это? – удивилась Настя. – Что-то
стряслось?
– Не в курсе, – мотнул головой Селуянов. – Колобка
с самого утра не было, а пять минут назад он позвонил и сказал, что приедет не
раньше двенадцати.
– Ну, слава Богу, не заболел, – с облегчением
улыбнулась она. – Все остальные неприятности мы как-нибудь переживем.
Работы было, как обычно, непочатый край. Настя куда-то
звонила, что-то выясняла, наводила справки, уточняла сведения, чертила схемы,
делала записи, хмурилась, фыркала, пила кофе, беспрестанно курила, но к вечеру
почувствовала, что в голове немного прояснилось. Дважды в течение дня ей
приходилось прерывать свои увлекательные изыскания, потому что приходили
свидетели, с которыми нужно было побеседовать. Эти поручения давал ей начальник
отдела полковник Гордеев по прозвищу Колобок, поэтому, когда в восьмом часу
вечера Настя снова услышала его голос по внутреннему телефону, она решила, что
под конец дня подоспел еще один свидетель, которым ну совершенно некому
заняться, кроме нее, дурочки.
– Зайди, – коротко бросил Гордеев, и Настя отметила,
что голос у начальника не очень-то похож на благодушный. Интересно, когда же
это она успела провиниться и в чем? Ведь не далее как два часа назад Виктор
Алексеевич разговаривал с ней спокойно и дружелюбно, называл деточкой и хвалил
за удачно найденное решение.
Вопреки ее ожиданиям, начальник вовсе не выглядел сердитым
или расстроенным.
– Садись, – кивнул он, когда Настя вошла. – И
постарайся ничему не удивляться. Скажи, пожалуйста, ты газеты читаешь хотя бы
иногда?
– Хотя бы иногда, – с улыбкой подтвердила она. –
Но это «иногда» случается крайне редко.
– И телевизор не смотришь?
– Смотрю, но тоже нечасто.
– Значит, политикой не интересуешься?
– Ни в малейшей степени, – твердо заверила она
начальника.
– Это плохо. Придется проводить с тобой ликбез.
– Может, не надо, Виктор Алексеевич? – жалобно
попросила Настя. – Не люблю я этого.
– Надо, деточка, иначе ты ничего не поймешь.
– Что, так сложно? – усмехнулась она недоверчиво.
– Для меня – нет, но я газеты читаю, в отличие от тебя.
Значит, так, Стасенька. Жил-был когда-то генерал-лейтенант Булатников, начинал
работать в КГБ, заканчивал там же, только название было другое. И был у него
особо доверенный человек, агент. Сауляк Павел Дмитриевич. В девяносто третьем
году, вскоре после октябрьских событий, генерал-лейтенант Булатников погиб при
невыясненных обстоятельствах, а еще через некоторое, очень короткое, время
Павел Сауляк оказался под судом и отправился прямым ходом в места лишения
свободы.
– Несчастный случай? – спросила Настя. – Или сам
подсел?
– Кто ж его знает, кроме самого Павла Дмитриевича, –
развел руками Гордеев. – Но через неделю, 3 февраля, срок наказания у него
заканчивается, и он выходит на свободу. С ним пока все. Вернемся к Булатникову.
У Владимира Васильевича Булатникова были две вещи, которые одинаково важны нам
с тобой на сегодняшний момент. Во-первых, у него была репутация человека,
который очень многое может, очень многое делает, но еще больше – знает. И
во-вторых, у него был ученик, человек, которого он пестовал много лет, поднимал
по служебной лестнице, отшлифовывал его мастерство и в конце концов довел его
до должности собственного заместителя. Фамилия этого человека – Минаев, Антон
Андреевич Минаев. После гибели Булатникова на его место пришел другой человек,
заместитель из числа людей Булатникова его не устроил, и Минаеву пришлось
перейти в другую службу, но в рамках все того же ведомства. И поскольку
генерал-майор Минаев – человек, помнящий добро очень хорошо, мысль о непонятной
гибели своего покровителя и учителя все это время не давала ему покоя.
– И он хочет задать несколько вопросов Павлу Дмитриевичу?
– Совершенно верно, – кивнул Гордеев.
– Так в чем проблема? Он не умеет задавать вопросы? Или он
не хочет светиться и встречаться с этим типом лично?
– Все он умеет и хочет. Но он, видишь ли, деточка, боится,
что Сауляк до него просто не доедет.
– Почему же?
– Ну вот, конечно, я так и знал, что придется тебе все
объяснять. Ты что, не понимаешь, кто такой Сауляк?
– Нет, не понимаю. Что я должна понимать, кроме того, что он
– комитетский агент? То обстоятельство, что вскоре после смерти Булатникова он
оказался за решеткой, говорит только о том, что он слишком много знает, причем
независимо от того, по чьей воле он туда отправился, по своей или по чужой.
Причина для этого была только одна, и она очевидна.
– Ну вот, а говоришь, что не понимаешь. Значит, ты должна
отдавать себе отчет в том, что больше ста метров от ворот колонии Сауляк не
пройдет. И если пройдя эти сто метров, он умолкнет навсегда, то это еще
полбеды, как бы кощунственно это ни звучало. Второй вариант грозит нам большими
неприятностями.
