Ален. Его Роза любила больше всех. И уж он-то понимал все, хотя ему и было всего одиннадцать. Из-за Алена у нее больше всего ныло сердце. Ничто не могло притупить эту боль, потому что между ними не было той завесы неверия и отрицания, которой отгораживались от Розы остальные. Он обо всем знал, чувствовал, что происходит, с полным доверием относился к предостережениям Жакоба. Что случилось с ним? Испугался ли? Или мгновенно повзрослел в эти минуты и постарался встретить свою участь мужественно и стойко?
Ален был более стойким, чем она, Роза, чем все они. Помогло ли это превозмочь ужас? Наверняка брат долго не прожил: он был маловат для своего возраста, намного меньше ростом, чем Клод, ни один надсмотрщик в здравом уме не отобрал бы такого на тяжелые работы. По ночам, закрыв глаза, Роза часто видела личико Алена – темные круги вокруг глаз, румяные щеки пожелтели, прекрасные светлые волосы обриты. Так он ждал своего часа вместе с тысячами других детей в холодном мраке газовой камеры где-то в далекой Польше.
И еще был Жакоб. Прошло почти семьдесят лет с тех пор, как Роза в последний раз его видела, но его лицо так ясно стояло перед ее внутренним взором, словно они расстались только вчера. Она часто представляла его таким, как в день их первой встречи, в Люксембургском саду зимой. Его смеющиеся зеленые глаза, густые темные брови вразлет, взгляд, которым они обменялись, с первого мига поняв, что нашли, обрели друг друга. В самые тягостные минуты ей виделось лицо Жакоба, мужественное и решительное, она представляла, как он переносит страдания на стадионе, как его бросают в вагон, чтобы отвезти в лагерь, как он оказывается в Освенциме. Но, в отличие от смерти других своих близких, представить смерть Жакоба она никак не могла. Как странно, думала Роза, и пыталась понять, почему это так – неужели рассудок пытается уберечь ее, хотя ей вовсе не нужна никакая защита. Наоборот, хотелось испытать смертное страдание в полной мере, ведь она его заслужила.
Но не только эти мгновения вспоминались Розе, все дальше и дальше уплывающей от мира живых. Оживали и времена, наступившие позже, те немногие и недолгие периоды, когда она была счастлива, когда сердце ее переполняли радость и любовь, так же как в детстве. И здесь, в глубинах комы, скользя сквозь мглу, она возвращалась в холодное майское утро 1975 года, в одно из самых любимых своих воспоминаний.
В то утро Роза, проснувшись, обнаружила, что Тед уже ушел на работу. Обыкновенно она вставала задолго до зари, но тогда ночные кошмары совершенно ее измотали – такое случалось иногда – и продержали в плену почти до шести утра. Когда она так просыпала, Тед давал ей отдохнуть и не будил ее. Он звонил Жозефине, та открывала кондитерскую и подменяла мать. Ему было невдомек, что Роза не отдыхала, а сходила с ума от жути, которую никак не могла с себя стряхнуть. А она, любя своего мужа, никогда не признавалась ему в этом. Тед был уверен, что, женившись на Розе и обеспечив ей хорошую жизнь, он помог прошлому исчезнуть. А у нее не поворачивался язык признаться, что даже спустя тридцать три года после расставания с теми, кого она любила больше всего на свете, воспоминания – и реальные, и воображаемые – так и не поблекли, ни чуточки.
В то утро Роза долго рассматривала себя в зеркале. В пятьдесят она была еще красива, хотя и не узнавала в себе ту, кем любовался Жакоб в час расставания. Когда он смотрел на нее, она становилась особенной – и сама это чувствовала. Без него она сникла, точно цветок без солнечного света.
Пятьдесят лет, думала она, изучая свое отражение. Это был день ее рождения, но никто этого не знал. Визу, по которой она въехала в Америку, оформили по поддельным документам, в них стояла другая дата, по иронии судьбы 16 июля – дата, что навсегда врезалась ей в память. Именно в этот день забрали всю ее семью. Она знала, что 16 июля Тед и Жозефина приготовят торт и праздничный обед, споют ей «С днем рождения», а она будет улыбаться и хорошо сыграет роль. Но сегодня, сегодня был только ее день. В этот самый день на свет появилась Роза Пикар. Но Роза Пикар умерла в 1942 году.
Роза не любила дни рождения. Да и как могла она их любить? Каждый такой день все больше отдалял ее от прошлого – от жизни, что была, пока не разрушился мир вокруг. А в последние годы тоска усилилась: Роза стала старше всех членов своей семьи и не могла не думать об этом. Папе, когда его забрали, было сорок пять. Даже если он продержался еще пару лет в Освенциме, все равно дожил самое большее до сорока семи. Маме в 1942-м, когда Роза видела ее в последний раз, был лишь сорок один год. Тогда она казалась дочери старой, но теперь-то Роза понимала: сорок один – это почти молодость. Лишь сейчас Роза осознала, что смерть настигла маму в самом расцвете сил.
И вот самой Розе пятьдесят. Она прожила дольше, чем родители, и провела почти вдвое больше времени в Соединенных Штатах, чем во Франции. Семнадцать лет на родине. Тридцать три года на новом месте. Да только жить она перестала уже много лет назад. Происходящее больше напоминало сон, она ходила будто в трансе, делала все механически, машинально.
В то утро она оделась, дошла до кондитерской, отметив, что весна в этом году ранняя. Деревья уже зазеленели, и по всему Кейпу распускались цветы. Небо было чистым, бледно-голубым, такое небо предвещало ясные погожие дни. А значит, скоро начнется нашествие туристов, и у их кондитерской дела пойдут в гору. Всему этому по идее следовало радоваться.
Роза на минуту остановилась у кафе и сквозь оконное стекло посмотрела на дочку, которая хлопотала у плиты, ставила в духовку противень с миниатюрными «звездными» пирогами. У дочери были густые черные волосы, как у ее отца, а живот – круглый и большой, как когда-то у самой Розы. Через месяц Жозефина и сама станет матерью. Ей предстоит узнать и понять, что ребенок – самое важное на свете, его нужно охранять и защищать, чего бы это ни стоило.
Роза так и не смогла превозмочь себя и рассказать Жозефине обо всем, что случилось. Дочка знала лишь, что ее мама уехала из Парижа после смерти родителей, вышла за Теда и в конце концов осела здесь, на Кейп-Коде. Сколько раз Роза хотела открыть ей правду, но откладывала, оглядывалась на свою нынешнюю жизнь: на собственную кондитерскую, на их прекрасный дом, а главное – на преданного и верного мужа, ставшего Жозефине прекрасным отцом. И умолкала, чтобы все это не разрушить. Словно она жила внутри красивой картины, но никто, кроме нее, не знал, что этот мир не толще бумажного листка и создан лишь мечтой и кистью художника.
И тогда Роза стала рассказывать маленькой Жозефине волшебные сказки о королевствах, принцах и принцессах, истории, которые помогали сохранить прошлое – пусть даже никто, кроме самой Розы, об этом не догадывался.
Роза представляла, как будет рассказывать свои волшебные истории и ребенку Жозефины. И утешаться ими, ставшими для нее способом жить в прошлом, не разрушая настоящего. Пусть себе верят, что сказка – ложь, а вокруг все правда. Уж лучше так.
Роза собралась уже войти в кондитерскую, когда вдруг увидела через окно, что дочь согнулась, схватившись за живот, ее прекрасное, совсем как у отца, лицо исказила боль. Роза бегом бросилась к двери.
