– Теперь мы в поиске, – сказала Юлька. – Марго ищет олигарха, чтобы создать дружную семью. А я – денежную работу, чтобы оплачивать Муху. Присоединяйся и тоже что-нибудь ищи.
Она затащила меня в гости. Марго бурно выражала радость. Она заявила:
– Переезжай без разговоров. Платить за квартиру не надо, пока у меня есть деньги, а Юлька устроит тебе работенку – солдатиков расписывать. Ля-ля-ля, ля-ля-ля! И жить будешь с ней в одной комнате.
– Потому что она мужиков к себе водит, – добродушно заметила Юлька.
– Во-первых, это и было всего два раза. Во-вторых, не мужиков, а женихов, – поправила Марго.
– Таким способом ты не превратишь мужиков в женихов!
– Какая ты глупая, Юлька! Нет другого способа узнать, годятся ли они в женихи. А я, между прочим, не собираюсь двадцать раз выходить замуж, мне нужен верняк.
Квартира была запущенная, штукатурка на потолках в парше от протечек, обои у потолка отклеились, лак на полу повытоптан. Под окнами автомастерские, гаражи и железная дорога. Зато здесь была ванна с душем, а я уж много месяцев мылась только в тазу. Я тут же забралась в ванную, а на другой день вселилась к Юльке. Здесь были рады моему обществу, а уж я-то как радовалась!
Все было бы здорово, если бы не осадок от расставания с Германом. Было у меня чувство, будто я бросаю его, предаю. Выглядел он преотвратительно, казался чуть ли не стариком. На прощание он сказал мне:
– Когда тебе будет плохо или грустно, вспомни, что у Ромена Роллана есть такая книжка «Кола Брюньон», и почитай.
– Ну что ты, в самом деле! – возмутилась я. – Мы же не навсегда прощаемся, я буду тебя навещать, мы будем часто видеться.
– Это само собой, – сказал он спокойно. – Просто об этой книжке я давно хотел тебе сказать, она из тех, что вселяют бодрость и жизнелюбие.
17
Марго ходила в сиреневых с желтыми разводами леггинсах и драной застиранной футболке. Ни слуха, ни голоса у нее не было, однако она с удовольствием распевала песни собственного сочинения:
– Всегда горю, всегда пылаю,
Я о тебе одном мечтаю,
Хочу тебя испить
И жажду тела утолить!
– Чего в ней много, так это энергии, – вздохнув, говорила Юлька.
Мы с Юлькой расписывали оловянных (на самом деле это сплав олова и бронзы) солдатиков, и не каких-нибудь, а коллекционных, поэтому они требовали ювелирной и точнейшей работы в смысле костюмов и геральдики. Сначала мы приклеивали фигурки «моментом» на постаментик, чтобы не прикасаться к росписи пальцами, и фигачили масляными красками: клали грунт, потом главные цвета, потом те же, но разбеленные цвета в складках одежки, потом еще более разжиженные – для создания объема. Затем прописывали лица и всякую мелочевку, а сапоги, ранец, оружие – покрывали лаком. Хорошо раскрашивать энкавэдэшников и даже «наполеонику». Это просто. А вот красить рыцарей с точными и миниатюрнейшими деталями, всякими львами, орлами и растительными загогулинами на щитах, плащах, знаменах, разных товарищей короля Артура – сэра Ланселота, например, или сэра Парсифаля, или сэра Гавейна…
– Как поживает сэр Гавнейн? – орала Марго. – Покажите мне его! Ка-а-кой мужчина! Охренеть! Тырым-тырым! Отдаться без крика!
Один такой солдатик стоил столько, сколько наша с Юлькой месячная работа.
Марго говорила о недвижимости на южном берегу Испании, белых виллах, бассейнах с голубой водой. Она рассматривала глянцевые журналы и восхищалась:
– Как красиво снято. Какие девушки под душем, в воде, везде. Просто шикарно. А это кто? Посмотрите, это же Бритни Спирс! Очень эротичная.
– Угу, – отзывалась Юлька, – потная телка.
– Ни фига себе!
Юлька отнимала у Марго журнал и принималась его листать.
– Тебе они нравятся? Ф-фу! Курникова с мордой хорька. «Блестящие» – господи ты боже мой! Они кастинг в Освенциме проходили. Мадонна – бабешка с автовокзала, ни рыба ни мясо. К тому же она старая!
– Хотела бы я на тебя в ее годы посмотреть!
– За Мадонну обиделась? На вкус и цвет товарищей нет. Мой дед, например, считал, что самая сексуальная женщина – Нонна Мордюкова.
– Ладно, а что скажешь о Дженифер Лопес?
– Ничего. Посмотри на них без грима!
– Да ну тебя, Юлька. А ты, Машка, с кем из битлов хотела бы попасть на необитаемый остров? – спрашивала Марго, а вскоре мы слышали, как она поет в кухне: «Давай поплывем по волнам забвения, парари-парара…»
Марго ходила тусить и развлекаться на дискотеки, хотя утверждала, что не любит их:
– Однообразный музон. Какая радость под него колбаситься?
– А зачем ты туда лазишь? – спрашивала Юлька. – Тем более что банкиры, бизнесмены, юристы и экономисты туда не ходят.
– Куда ходят банкиры, меня не пустят. И вообще я не понимаю, почему ты считаешь, что я ищу банкиров?
– Мне так показалось, ты же бредишь бассейнами в Испании.
– Ах, девки! Могу я себе позволить роскошь повитать в облаках? Конечно, бабки, тачки, катера и яхты возбуждают, но если говорить серьезно, то меня устроит коттедж в лен. области, резиновый бассейн в яблоневом саду, а можно и в огороде. Люблю дачную местность!
Я была довольна своей непритязательной жизнью. Я расслабилась, ничего, никуда и никого мне не хотелось. Я отдыхала. А иногда задумывалась о странностях кровных связей.
По сравнению с матерью я расхриста, ни к какому рутинному, кропотливому труду непригодная. Но почему я с фанатизмом занимаюсь мелкой, тупой копеечной работой? И с накладными ногтями, когда я выписывала на них все, вплоть до пейзажей, была подобная история. Это матушкины гены. Я уж не говорю, что в мимике, в жесте есть у меня с ней что-то общее, а на днях увидела себя в запыленной витрине и вздрогнула. Если бы это не была я сама – сказала бы, что мать. Я ничуть на нее не похожа, ни лицом, ни фигурой, а вот подниму брови или полуобернусь и чувствую – она. Может, никто, кроме меня, этого не сечет, но я-то знаю, и она очень часто напоминает о себе таким образом. А недавно я поняла, что и взгляд у меня такой же, как у нее, – оценивающий. Глаза другие, а взгляд – тот самый. И руки материны, пальцы, ногти, широкая ладонь, рабочие руки, кухаркины.
Еще один ненавистный материнский ген меня беспокоил. Не то чтобы замуж захотела, но была тоска по человеку, который заслонил бы меня от ужасов жизни, с которыми мне не справиться. Я была бы ему верна всегда-всегда, я бы держалась за его руку и шла, куда поведет. Если бы его полюбила. Только где его найти?
18
Почему я не выхожу за пределы участка Яриковой дачи? Только в магазин – и обратно. И Шея здесь ни при чем. Почему не спуститься в овраг, Ярик сказал, что там ручей и остатки финской лесопилки? Эти остатки меня интригуют, но я не пускаюсь на их поиски. Может, для меня интереснее жить заинтригованной? Я отдыхаю, как тогда, у Марго с Юлькой. Такие периоды покоя у меня случаются после или перед потрясениями. Я больше не хочу потрясений.
