Она взвесила все, не зная, почему она даже рассматривает эту идею. В какой-нибудь другой день она могла бы сказать: «Ради нашей любви». Наконец, она произнесла:
– Ты победил.
* * *
Он сидел и смотрел, как она готовится к предстоящему путешествию. Сначала она вымылась. Не только лицо, но и все тело, стоя на расстеленном полотенце у маленькой раковины в углу комнаты, а газовая колонка рычала, пока нагретая вода выплевывалась в кувшин. Глядя на нее, он ощутил эрекцию и устыдился того, что может думать о сексе, когда столь многое было поставлено на карту. Но это все глупое пуританство; он должен чувствовать все, что чувствует. Так она его научила.
Закончив, она снова надела нижнее белье и футболку. Все то же самое, что было на ней ко времени его прибытия в дом на Калибан, заметил он: простая, просторная одежда. Затем она села на стул. Кожа покрылась пупырышками. Он хотел быть прощенным, хотел, чтобы ему сказали, что все его ухищрения оправданны и, что бы ни случилось теперь что она понимает: он поступал хорошо, насколько было возможно. Но она не произнесла ни слова. Только сказала:
– Кажется, я готова.
– Что я могу сделать?
– Очень мало, – ответила она. – Но будь здесь, Марти.
– А если... ты понимаешь... если покажется, что что-то идет плохо? Смогу я тебе помочь?
– Нет, – ответила она.
– Когда я узнаю, что ты там? – спросил он.
Она поглядела на него, как будто вопрос был идиотским, и сказала:
– Ты поймешь.
62
Европейца было несложно найти; ее мозг направился к нему с почти огорчившей ее готовностью, как будто в руки давно потерянного соотечественника. Она могла ясно ощущать его напор, хотя нет, подумала она, его сознательный магнетизм. Когда ее мысли достигли Калибан-стрит и вошли в комнату наверху, ее подозрения о его пассивности подтвердились. Он лежал на голых досках комнаты в позе крайней усталости. «Вероятно, – подумала она, – я могу это сделать». Как дама-соблазнительница, она подползла к нему ближе и скользнула внутрь.
Она забормотала.
Марти вздрогнул. Возникло какое-то движение в ее горле, таком тонком, что ему показалось, будто он почти может видеть, как в нем образуются слова. «Говори со мной, – мысленно взмолился он. – Скажи, что все в порядке». Ее тело задеревенело. Он коснулся ее. Мышцы были каменными, хотя она испускала взгляды василиска.
– Кэрис.
Она снова что-то пробормотала, горло ее затрепетало, но слов не раздалось – это было одно дыхание.
– Ты меня слышишь?
Если и слышала, то никак этого не показала. Секунды складывались в минуты, а она все еще была стеной, его вопросы натыкались на нее и падали в молчание.
А затем она произнесла:
– Я здесь.
Ее голос был какой-то нереальный, как у пойманной на приемнике иностранной станции: слова исходили из неопределимого места.
– С ним? – спросил он.
– Да.
Теперь на попятный идти нельзя, сказал он сам себе. Она прошла в Европейца, как он и просил. Теперь он должен использовать ее мужество по возможности наиболее эффективно и вытянуть ее обратно, прежде чем начнется что-нибудь скверное. Сначала он задал самые трудные вопросы, и тот самый, в ответе на который так нуждался.
– Что он такое, Кэрис?
– Я не знаю, – сказала она.
Кончик ее языка задрожал, выпустив ленту слюны через губы.
– Так темно, – пробормотала она.
В нем все было темно: такой же осязаемый мрак, как и в комнате на Калибан-стрит. Но, по крайней мере на секунду, тени были пассивны. Европеец не ожидал вторжения. Он не поставил стражей ужаса на воротах своего мозга. Она шагнула глубже в его голову. Вспышки света вспыхивали на углах ее мысленной картинки, как цветовые пятна, которые возникают, если потереть глаза, только ярче и стремительней. Они приходили и уходили так быстро, что она не была уверена, видит ли она что-нибудь в них или освещенное ими, но по мере продвижения вспышки случались все чаще – она начала различать какие-то образы: точки, решетки, штрихи, спирали.
Голос Марти прервал эти грезы несколькими глупыми вопросами, которых она не могла вытерпеть. Она их игнорировала. Пусть подождет. Огни становились все более замысловатыми, их образы перекрещивались, приобретали глубину и вес. Теперь ей казалось, что она видит туннель и кувыркающиеся кубики, моря накатывающего света, открывающиеся и зарастающие трещины, дожди белого шума. Она глядела, восхищенная тем, как они растут и множатся, мир его мыслей появился в мерцании небес над нею, падал на нее ливнями. Огромные блоки делящихся на части геометрических фигур обрушивались, парили в нескольких дюймах от ее головы, весом с маленькую луну.
И вдруг ушли. Все. Снова темнота, неумолимая, как и прежде, сдавила ее со всех сторон. На мгновение ей показалось, что наступило удушье, от страха перехватило дыхание.
– Кэрис?
– Я в порядке, – прошептала она далекому вопросителю. Он был другой мир, но он заботился о ней, или она смутно помнила, что это так.
– Где ты? – хотел он знать.
Она не имела ни малейшего понятия и поэтому покачала головой. Куда ей теперь направиться, собственно говоря? Она подождала в темноте, готовя себя ко всему, что может случиться в следующую секунду.
Внезапно снова возникли огни на горизонте. На этот раз – при их вторичном появлении – образы обрели формы. Вместо спиралей она увидела поднимающиеся колонны дыма. А вместо морей света – ландшафт с прерывистым блеском солнца, которое вонзалось в дальние холмы. Птицы поднимались на сожженных крыльях, затем оборачивались в листы книг, выпархивая вверх из пожара, который вздымался со всех сторон.
– Где ты? – спросил он снова. Ее глаза бешено крутились под закрытыми веками, попав в эту сияющую область. Он не мог различить ничего, кроме того, что она рассказывала, а она была ошеломлена, восторгом или ужасом, она не мог сказать, чем именно.
И здесь был также звук. Не сильный – тот край, по которому она шагала, слишком пострадал от опустошений, чтобы кричать. Жизнь почти ушла отсюда. Под ногами раскинулись тела обезображенные так жутко, как будто они упали с неба. Оружие, лошади, механизмы. Она видела все это как будто сквозь пелену ослепительного пожара, и ни один образ не блистал больше раза. За секунду темноты между одной вспышкой и другой картина полностью менялась. Только что она видела себя стоящей на пустой дороге и перед ней обнаженная кричащая девушка. А в следующий миг она глядела с холма вниз на стриженную лужайку, урывками видя ее сквозь клубы дыма. Теперь перед ней было серебряное тело березы, и вот его уже нет. Сейчас мелькнули руины с обезглавленным человеком у ее ног и снова исчезли. Но всегда огоньки были где-то рядом: сажа и крики в воздухе, чувство безнадежного круга. Она ощущала, что это может длиться бесконечно, эти меняющиеся сцены – в один миг ландшафт, а в другой – жестокий кошмар, – и у нее не будет времени, чтобы связать эти образы.
