Кэрис не было рядом с ним на узкой кровати. Она стояла посередине комнаты, глаза ее были закрыты, ее лицо дрожало мелкой, необъяснимой дрожью. Она снова разговаривала или по крайней мере пыталась, и на этот раз он знал без тени сомнения, что каким-то образом Мамулян был все еще в ней.
Он назвал ее по имени, но она не проявила ни малейшего признака пробуждения. Поднявшись с кровати, он направился к ней, но лишь только он пошевелился, воздух вокруг них, казалось, стал заполняться темнотой. Ее речь ускорилась, и он почувствовал, как темнота сгущается. Сдавило лицо и грудь, глаза защипало.
Он снова произнес ее имя, на этот раз громко, почти крича. Ответа не было. Вокруг нее заметались тени, хотя в комнате не было света, который мог бы сформировать их. Он уставился на ее бессвязно бормочущее лицо: тени походили на те, что отбрасывает свет, проходящий через ветви, нагруженные соцветиями, так, словно она стояла в тени дерева.
Над ним вверху что-то шевельнулось, послышался чей-то вздох. Он поднял голову: потолок исчез. Вместо него, куда бы он ни смотрел, он видел сень распростертых ветвей. Оно выросло из ее слов, у него не было ни малейшего сомнения в этом, и оно росло сильнее и шире с каждым символом, произносимым ею. Соцветия пульсировали, повсюду набухая на ветках, которые в течение секунд отяжелели от листвы. Но несмотря на свое очевидное здоровье, дерево было повреждено в каждом бутоне. Его листья были черными и светились не жизненной силой, а влагой разложения. Вредители сновали по веткам взад-вперед, отцветшие лепестки падали, как снег, выставляя напоказ плоды.
И какие ужасные плоды! Пучок ножей, перевязанный лентой, словно подарок для убийцы. Голова ребенка, подвешенная за косичку, сплетенную из его волос. На одной из веток висели человеческие кишки, с другой свисала клетка с птицей, сожженной заживо. Все воспоминания – подарки из древности на память. А был ли коллекционер здесь, среди своих сувениров?
Что-то двинулось в бурлящей тьме над Марти, но это была не крыса. Он слышал разговор шепотом. Там были человеческие существа, отдыхающие в кроне. И они спускались вниз, чтобы забрать его с собой.
Он протянул руку сквозь кипящий воздух и взял Кэрис за руку. Она была столь мягкой, словно собиралась растаять в его ладони. Под ее опущенными веками глаза вращались, как у безумной, ее губы все еще формировали слова, питавшие дерево.
– Остановись, —сказал он, но она продолжала бормотать.
Он схватил ее обеими руками и почти крикнул ей, чтобы она заткнулась. Вверху над ними несколько соцветий лопнули, дождь листьев осыпал их.
– Проснись, черт тебя побери, – сказал он ей. – Кэрис! Это Марти; я, Марти!Проснись ты, ради Христа!
Он почувствовал что-то у себя в волосах и, взглянув вверх, увидел женщину, плюющую на него длинной струёй слюны. Она сползла на его лицо, холодная, как лед. Паника охватила его, он заорал на Кэрис, чтобы остановить ее, и, потерпев неудачу, ударил ее по лицу. В момент удара рост дерева прекратился. Дерево и его обитатели рассыпались в жалобах. Он ударил ее еще раз, уже сильнее. Дрожь под ее веками, как он заметил, стала утихать. Он позвал ее снова и встряхнул. Ее губы разомкнулись, вывалив язык; тик и эта ужасающая нервозность оставили ее лицо. Дерево задрожало.
– Прошу тебя... – взмолился он. – Проснись.
Черные листья стали морщиться и усыхать, дрожащие ветки застыли.
* * *
Она открыла глаза.
Досадливо ворча, гниль рассыпалась в ничто.
След от его ладони все еще пылал на ее щеке, но она, очевидно, ничего не помнила об ударе. Ее голос был сонным, когда она спросила:
– В чем дело?
Он крепко обнимал ее, не находя достаточно смелого ответа, чтобы произнести его. Он только сказал:
– Ты бредила.
Она озадаченно посмотрела на него:
– Я не помню, – сказала она. Затем, начиная осознавать, что его руки дрожат, спросила: – Что случилось?
– Кошмар, – ответил он.
– Почему я не в кровати?
– Я пытался разбудить тебя.
Она уставилась на него.
– Я не хотела, чтобы меня будили. Я достаточно устала от всего этого. – Она высвободилась. – Я хочу вернуться в постель.
Он отпустил ее, чтобы она вернулась к смятым простыням и легла. Она заснула снова прежде, чем он приблизился к ней, а Марти сел и просидел до рассвета, следя за ее сном и стараясь не подпускать к ней воспоминания.
* * *
– Я возвращаюсь назад в отель, – сказал он ей в середине следующего дня. Он надеялся, что она, может быть, даст ему какое-нибудь объяснение произошедшему прошлой ночью, – тщетная надежда! – что она, может быть, скажет ему, что это было просто оставшееся видение, от которого ей удалось наконец избавиться. Но ей нечего было ему сказать. Когда он спросил ее, помнит ли она что-нибудь о прошедшей ночи, она ответила, что во сне не видела ничего, чему была бы очень рада. Ничего.Он повторил слово, как смертный приговор, думая о комнате на Калибан-стрит, о том, как ничегобыло сущностью его страха.
Видя его отчаяние, она протянула свою руку и дотронулась до его лица. Он весь пылал. Снаружи шел дождь, но в комнате было тепло.
* * *
– Европеец мертв, – напомнила она ему.
– Я должен убедиться сам.
– Нет необходимости, малыш.
– Если его нет и он умер, то почему ты говоришь во сне?
– Разве?
– Говоришь и создаешь видения.
– Может быть, я пишу книгу, – сказала она. Попытка свести все к легкомыслию была мертворожденной. – У нас и так довольно проблем, чтобы возвращаться к ним.
Это было правдой, предстояло так много решить. Как рассказать обо всем, во-первых, и как сделать так, чтобы им поверили? Как отдать себя в руки закона и не быть обвиненными в известных и неизвестных убийствах? Где-то Кэрис ожидало состояние – она была душеприказчицей своего отца. И это тоже была реальность, с которой необходимо было столкнуться.
– Мамулян умер, – сказала она. – Мы не можем забыть о нем хотя бы на немного? Когда обнаружат тела, мы расскажем всю историю. Но не сейчас. Я хочу отдохнуть несколько дней.
– Ты заставила кое-что появиться сегодня ночью. Здесь, в этой комнате. Я видел.
– Почему ты так уверен, что это я? – возразила она. – Почему только я могу быть единственной, кого все еще влечет? Ты уверен, что это не ты заставляешь все это жить?
– Я?
– Это не должно продолжаться.
– Ничто не может сделать меня счастливее!
– Так забудь об этом, черт тебя возьми! Оставь, Марти! Его нет. Он умер, и его нет! И это конец всему!
