— Да не выходит, а так, — кивнул головой Мешков, — слушать, что тебе говорят разные люди, конечно надо, но и своей головой тоже думать обязательно. — Тут в кармане у Феди Мешкова что-то запищало, и он легко спрыгнул с подоконника, лязгнув подковками ботинок, — Ну, пока, зема, бывай! Пора мне — служба. Ты, это, — унтер оглянулся и понизил голос, — У нас в батальоне не я один такой, есть и еще станичники с Дона и Кубани. Так что, готовься встречать гостей, господин подхорунжий, на днях заедем к вам в гости в казармы на Обводном. — Встретите земляков?
Круглов машинально кивнул, допивая чай, а странный унтер, подхватив чайник, рванул куда-то по длинному и темному коридору Смольного. Подхорунжий Круглов разыскал своих из полкового комитета и все им рассказал. Потом еще долго степенные казаки чесали затылки, размышляя, что бы это все значило.
Вот с такими вестями и слухами вернулись в казармы делегаты полковых комитетов. Они долго думали думу, решая, чью сторону принять в случае возможной заварухи в городе. Но, так ничего и не решив, они уже за полночь постановили расходиться, понадеявшись, что утро вечера мудренее, и время подскажет — как им жить дальше.
И тут случилось вот что. На ночной дороге за Обводным каналом полыхнули яркие лучи фар, и послышался тот специфический лязг и грохот, о которых так красочно рассказывал старший урядник Горшков. Мысли об отдыхе моментально вылетели из казачьих голов, и они гурьбой высыпали на набережную, не зная куды бечь, и кому сдаваться.
Ревя двигателями и лязгая гусеницами, три приземистые коробки двигались по набережной Обводного канала. Теперь казаки точно поняли, что ЭТИ прибыли по их душу. В свете фар, было видно, что на этих грозных машинах восседали, словно мужики на телеге с сеном, вооруженные люди.
Пока железные коробки приближались к казармам, в первые ряды глазеющих на них казаков протолкнулись члены полковых комитетов. Страха не было. Во-первых, казачки по натуре своей были не из робкого десятка, а, во-вторых, им почему-то думалось, что русские люди не должны стрелять в своих же, русских. Большевики на этот раз пришли к власти тихо, без пальбы и кровопролития, никого не напугав, кроме разве что питерских гопников и послов Антанты. Но ни мнением первых, ни, тем более мнением вторых, казаки, в общем-то, не интересовались, им вполне хватало и своих забот.
Поэтому никто из них даже не вздрогнул, когда все три машины остановилась шагах в двадцати от толпы. С первой из них ловко спрыгнула высокая плотная фигура, — Здорово, земляки-станичники! — сказал военный, должно быть главный среди незваных гостей. Следом за ним с брони посыпались и остальные. В темноте не было видно, что механики-водители и наводчики-операторы БМП остались все на своих местах
Казачки в ответ тихо загудели, и вытолкнули из своих рядов хорунжего Платона Тарасова, одного из самых уважаемых и степенных казаков, — И вам здорово, добрые люди, — осторожно ответил Платон, потом немного помолчав, спросил, — Вы, чьи же такие будете?
Офицер-поручик — в свете фар блеснули три маленькие звездочки на погонах, сделал шаг вперед, — Господин хорунжий, не знаю, как там вас по имени отчеству, мы роду-племени казачьего, и служим лишь России-матушке и товарищу Сталину, а более — никому.
— Сталину, говорите, — почесал в затылке Платон, — а пошто ваш Сталин всех казаков под германские пулеметы погнать хочет, чтобы всех казачков извести, а землю нашу иногородним отдать, — хорунжий с победным видом обернулся назад, — Верно я гутарю, братцы?
— Верно, верно, — загудела толпа.
— И кто тебе, сказал такую ерунду? — со смехом выкрикнул из темноты один из прибывших.
— Так такой же большевик, Яковом Свердловым его кличут, — степенно сказал Платон Тарасов, — своими ушами слыхал, что, дескать, по наущению Сталина нас казаков генералы-золотопогонники пошлют под Ригу, в самое пекло, прямиком под германские пулеметы. И когда никого не останется, Сталин нашу землицу для иногородних-то и заберет. Так что отвечай поручик, пошто нехристю служишь?
— Ты, станичник, до седых волос дожил, да только ума не набрался, — язвительно ответил морской поручик, — это кто же нехристь-то, товарищ Сталин что ли. Да чтоб ты знал, грузины в православии постарше даже нас будут. А товарищ Сталин, так он вообще в семинарии учился, не доучился только. Пошел за правду бороться, как Христос заповедовал.
— Точно, дядь Платон, он правду гутарит, — крикнул откуда-то сзади молодой голос, — православные они, грузины эти.
Хорунжий Тарасов, уже имеющий вид, "сижу в луже", возвысил на молодого казачка голос, — Цыц, Митрофан, не лезь в разговор старших. Ума-разума сначала наберись! Без тебя знаю, что православные они, это я так — проверял.
Если Платон Тарасов и собирался кого этим заявлением запутать, то он дал маху. Грохнул такой взрыв хохота с обоих сторон, что дезавуированный "авторитет" тихо и незаметно покинул площадку, чем моментально воспользовался его оппонент.
— Станишники, да вы что, совсем из ума выжили? Кому вы поверили? Тем, для кого, как они сами говорят, "Россия — это охапка хвороста, брошенная в мировой пожар революции". Да вы для них быдло, которое должно убивать друг друга, для торжества ИХ революции. Вот, что говорил Сведлов о русской деревне, — поручик вытащил из кармана лист бумаги, и начал читать вслух: "Только в том случае, если мы сможем расколоть деревню на два непримиримых враждебных лагеря, мы сможем разжечь там гражданскую войну", — Понятно теперь, что ИМ нужно?
Из толпы казаков раздались возмущенные голоса: "Ироды!", "Так вот они что хотят!", "Убить за такое мало!"
— Но и это еще не все. Тут и про вас написано Хотите почитать, что он про "искоренение казаков, как сословия" говорил. Вам прочитать вслух? — спросил поручик.
— Толпа жадно выкрикнула, — Давай! Читай, что там эти ироды еще придумали? И поручик начал читать: "Признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления…" — Толпа, услышав эти слова, ахнула от возмущения… А поручик продолжал читать страшные для казаков слова человека, который совсем недавно клялся в любви к ним: "Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно… Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам… Провести разоружение, расстреливать каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи… Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах…"
Поручик не дочитал все, что было когда-то сказано Свердловым, и воплощено когда-то в жизнь на казачьих землях… Станишники буквально ревели от ярости. Какие-то горячие головы уже размахивали над головой обнаженными шашками, и порывались тут же рвануть на Смольный, чтобы порубить в капусту Свердлова с его подручными.
А поручик, решив окончательно довести казачков "до кондиции", сначала подождал, пока они немного успокоятся, потом продолжил, — А вот с этим, "кожаным", был еще один, с бородкой, кучерявенький такой. Троцкий его фамилия. Хотите знать, что он о вас говорил? — Услышав рев толпы, который можно было посчитать за знак согласия, поручик снова развернул свой листок.
