И эхо ее шагов, разносящееся в тишине, было сообразно атмосфере.
— Ты много про это место знаешь, — заметила она. — Готовился?
— Не было необходимости. У меня тут дядя работал, когда реконструкцию проводили.
— Значит, мои предки это строили, а твои — помогали сохранить. Еще одна связь!
— Верно. А еще у меня двое двоюродных братьев и несколько приятелей здесь венчались, так что я тут не один раз бывал.
— Хорошее место для свадьбы. Преемственность, забота о сохранности, уважение… И ко всему этому романтически насыщенная аура этого места — истории королей и борцов со священнослужителями, Кромвель и Джеймс Бонд… Ты только вдумайся!
Бойл рассмеялся, но она лишь улыбнулась. Она чувствовала здесь что-то особенное. Родство, узнавание, а теперь и определенное понимание.
Айона поняла, что бывала здесь раньше. Или ее предки бывали.
Возможно, приходили посидеть в этой благословенной тиши.
— Свечи и цветы, свет и аромат. И музыка. Женщины в нарядных платьях и красивые мужчины. — Она опять принялась бродить, рисуя в воображении эту картину. — Кто-то успокаивает испуганного малыша. Шуршат шаги. Радость, предвкушение и клятва в любви и верности. Да, это хорошее место для свадьбы.
Она бы и сама хотела сыграть свадьбу в этом месте, олицетворяющем старину, контрасты и долговечность.
Она вернулась туда, где стоял Бойл, и снова взяла его за руку.
— Обеты, данные здесь, всегда будут иметь силу, и если люди давали их искренне, то никогда не нарушат.
Оказавшись за пределами монастыря, она побродила по руинам, провела рукой по старому камню, походила по кладбищу, где покоились давно усопшие.
Потом сделала несколько снимков на память и, не обращая внимания на ворчание Бойла, уговорила его сделать вместе с ней телефонный снимок — этакий совместный автопортрет.
— Пошлю бабуле, — сказала она. — Она придет в восторг, когда увидит… — Она умолкла.
— Что? Что такое?
— Свет. Видишь свет? — Она протянула ему телефон. — Смотри!
На снимке были они оба, Айона и Бойл, она прильнула к нему головой. Она — с веселой улыбкой, он — более сдержан.
И их изображение окружал ореол света, белого, как воск.
— Может быть, ты под таким углом взяла… Блик от солнца?
— Ты сам знаешь, что дело не в том.
— Да, не в том, — согласился он.
— Дело в самом этом месте, — благоговейно прошептала она. — Оно основано моими предками, сохранено твоими — и это далеко не все. Хорошее, сильное место. Надежное. Думаю, первые трое сюда приходили. И их потомки тоже. Теперь вот я. Я чувствую, что мне здесь рады. Это хороший свет, Бойл. Это добрая магия.
Она взяла его за руку и вгляделась в тыльную сторону кисти, где оставила рану черная магия.
— Коннор сказал, рана чистая, — напомнил он.
— Да. Свет изгоняет тени. В этом Мира была права. — Не выпуская его руки, она заглянула ему в глаза. — Но как в данные обеты, в свет тоже надо верить.
— А ты веришь?
— Верю. — Она поднесла свободную руку к его лицу и привстала на цыпочки, чтобы поцеловать.
Она верила. На самом дне души она хранила и веру, и решимость. И сердцем приняла то, что поняла сегодня, когда бродила с ним по дорожкам и чистым садикам, дышащим весной, среди витающих здесь духов, легенд и обетов, принесенных ее соплеменниками.
Она полюбила. Наконец это произошло. Полюбила так, как всегда мечтала. Он был ее единственным, мужчиной ее жизни. И с ним ей придется учиться терпению и исповедовать только одну веру. Веру в то, что он тоже будет любить, как любит она.
Она улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой.
— Что у нас дальше?
— Есть еще аббатство Росс. По сути, это мужской монастырь. Росс Эрилли. Это недалеко. Думаю, тебе будет интересно.
— Едем.
Они зашагали к машине, но Айона уже знала, что непременно сюда вернется. Может быть, для того, чтобы повторить крестный путь, а может быть — просто постоять на ветру и полюбоваться просторами.
Она вернется сюда, как возвращались ее предки.
Но сейчас Бойл вел машину, а она смотрела вперед.
Айона увидела его с дороги, оно было как недоброе предзнаменование, массивное сооружение с островерхими башнями и беспорядочным нагромождением стен. Под плотной облачностью оно напоминало место из старого кино, место, где прячутся и плетут свои замыслы рыщущие во мраке неведомые существа.
Ей не терпелось посмотреть это место поближе.
Пикап подскакивал на узкой дороге, с одной стороны которой стояли хорошенькие маленькие домики, одетые в кружево садов, упрямо расцветающих вопреки холодам. По другую сторону раскинулись пастбища со множеством коров и овец.
Впереди, за всей этой чистенькой пасторальной картинкой, высились развалины.
— Я не готовился, — предупредил Бойл, — но знаю, что монастырь старый. Конечно, не такой, как аббатство, но тоже древний.
Айона прошла вперед, и стал слышен свист ветра в каменных развалинах стен и башен, хлопанье птичьих крыльев, мычание скота.
Центральная башня высоко выступала над стенами, крыша не сохранилась вовсе.
Она шагнула в дверной проем, и под ногами зашуршал гравий.
Ниши для усопших, в других случаях — утопленные в пол надгробные камни.
— Думаю, британцы, по обыкновению, выкинули всех монахов, потом, по своему обыкновению, солдаты Кромвеля довели дело до конца и все разграбили. А в довершение еще и сожгли.
— А он огромный. — Айона прошла под аркой и посмотрела вверх на башню и кружащих вокруг нее черных птиц.
Воздух словно уплотнился — будет дождь, решила она. Ветер гудел в стрельчатых окнах, свистел по узкой винтовой лестнице.
— Здесь, наверное, была кухня. — Ей не понравилось, как ее голос отразился от стен, но она все же шагнула ближе к отверстию, похожему на сухой колодец. — Встань вот тут. — Она показала на очаг, размеры которого позволяли жарить на вертеле целого быка.
Бойл переступил с ноги на ногу и жалобно взглянул на Айону.
— Да не люблю я фотографироваться!
— Ну, доставь мне удовольствие. Большой очаг — а ты такой большой мужчина.
Она сделала несколько кадров.
— Они, значит, растили для себя скот, возделывали огород, мололи муку. Вон в том колодце разводили рыбу. Францисканцы.
Айона вышла на открытое место, вынужденная даже при своем малом росте пригнуться под низким арочным перекрытием.
Череда арок, надгробные камни, трава.
— Монашеская жизнь, — проговорила она. — Раздумья в тиши… рясы… сложенные на животе руки. Внешне — сплошное благочестие, но одни были весельчаки, другие — честолюбцы. Зависть, алчность, похоть — даже в таком месте.
