– Как провел каникулы?
– Благодарю, прекрасно. А ты?
– Я-то? Чрезвычайно плодотворно.
Улыбка медленно погасла под его взглядом.
– Усы отпустил? – только теперь заметил Стивен.
Жидкие, клочковатые, грязно-русые усы совершенно ему не шли и казались приклеенными. Из-за них Куэйд, судя по всему, и сам испытывал неловкость.
– Это из-за Черил, да?
Теперь Куэйд уже явно смутился.
– Да понимаешь...
– Похоже, каникулы у тебя выдались и в самом деле неплохими.
Неловкость сменилась чем-то другим.
– У меня есть несколько великолепных фотографий, – сказал Куэйд. – Хочешь, покажу?
– А на какую тему?
– На тему каникул...
Жуткая догадка озарила Стива: неужели Черил Фромм стала миссис Куэйд?!
– От некоторых снимков, Стивен, просто обалдеешь.
Да что же, черт возьми, за фотографии такие? Порнуха с Черил, что ли, или он ее подкараулил за чтением Канта?
– Не знал, что ты увлекаешься фотографией.
– Теперь это моя страсть.
При слове «страсть» Куэйд так и засиял. Улыбка его стала какой-то плотоядной.
– И не вздумай отказываться, – сказал он. – Давай-ка, заходи ко мне, посмотришь.
– Видишь ли...
– Сегодня вечером, о'кей? Заодно и Бентама прихватишь.
– Что ж, спасибо.
– У меня теперь свой дом, понял? На Пилгрим-стрит, тридцать шесть, это от роддома сразу за углом. Где-то после девяти годится?
– Вполне. Еще раз спасибо. Значит, Пилгрим-стрит?
Куэйд кивнул.
– А мне казалось, что на Пилгрим-стрит жилых домов вообще нет...
– Дом номер тридцать шесть, запомнишь?
Пилгрим-стрит давным-давно пришла в упадок: большинство расположенных здесь домов превратились в руины, а остальные подлежали сносу. Те, что уже начали сносить, напоминали пациента под ножом хирурга: их внутренности противоестественно зияли, со стен клочьями свисали розовые или светло-зеленые обои, камины будто повисли на дымоходных трубах, лестницы вели в никуда.
Дом номер тридцать шесть был пока цел, в отличие от двух своих соседей: их не только снесли, но и сровняли остатки с землей при помощи бульдозера, оставив толстый слой кирпичной пыли, сквозь который пыталась прорасти сорная трава.
Территорию вокруг тридцать шестого дома патрулировала грязно-белая псина на трех ногах, одну из которых псина то и дело поднимала, чтобы оставить знак того, что это место – ее собственность.
Дворцом дом Куэйда назвать было трудно, и все же он выгодно контрастировал на столь безрадостном фоне.
Стив захватил бутылку скверного красного вина, которую они выпили, после чего покурили немного «травки», и Куэйд как-то быстро и сильно опьянел. Таким Стиву до сих пор не доводилось его видеть: вместо своих извечных рассуждений о страхе он то и дело беспричинно хохотал и даже рассказал пару скабрезных анекдотов. Обстановка у него была более чем спартанской: никаких там картинок на стенах, да и вообще никаких украшений, книги – сотни, книг – валялись на полу в полнейшем беспорядке, на кухне и в ванной имелось лишь самое необходимое, в общем, жилище Куэйда чем-то напоминало монастырскую келью.
Через пару часов столь легкомысленного времяпрепровождения любопытство Стива взяло верх.
– Ну, и где же твои знаменитые снимки? – осведомился он. Язык у него немного заплетался, но Стиву было наплевать.
– Ах, да, – проговорил Куэйд, – мой эксперимент...
– Какой-такой эксперимент?
– Откровенно говоря, Стив, я уже засомневался, стоит ли эти фотографии тебе показывать.
– А почему бы и нет?
– Послушай, Стивен, я серьезно.
– А я не в состоянии воспринимать серьезные вещи, так? Ты это хочешь сказать?
Стив в глубине души чувствовал, что, настаивая, совершает ошибку, но остановиться он уже не мог.
– Я и не говорю, что ты не в состоянии воспринимать, – возразил ему Куэйд.
– Да что там у тебя на этих фотографиях?!
– Ты помнишь Черил?
Помнил ли Стив Черил? Еще бы!
– Она в этом году в университет не вернется, – огорошил его Куэйд.
– Что-о-о?!
– Видишь ли, ее посетило озарение.
Взгляд Куэйда был теперь как у василиска.
– О чем ты?
– Она отличалась поразительным самообладанием... – Куэйд говорил о Черил в прошедшем времени, как о покойнике. – Самообладанием, хладнокровием, собранностью...
– Да, это так, но что с ней, черт возьми...
– Сучкой она была, вот что. Обыкновенной сучкой, которой нужно лишь одно: подходящий кобель, чтобы потрахаться.
Стив шмыгнул носом, как ребенок. Грязное замечание Куэйда шокировало его так, как первоклассника шокировал бы член, торчащий из штанов учителя.
– Часть каникул она провела здесь, – продолжал Куэйд.
– Как это?
– Да, именно здесь, в этом доме.
– Ты любил ее?
– Любил ли я ее? Эту тупую корову, эту дуру с претензиями?! Эту сучку, которая никак не желала расстаться со своей... Да ладно, что там говорить.
– Расстаться с девственностью? Ты это хочешь сказать?
– Девственностью?! Ха! Да она была всегда готова раздвинуть ноги, лишь почуяв кобеля. Нет, я говорю о ее навязчивой идее, о ее страхе...
Опять старая песня!
– Но мне все-таки удалось ее переубедить, черт побери!
С этими словами Куэйд из-за стопки книг по философии вытащил ящичек, внутри которого оказались черно-белые фотографии размером вдвое больше почтовой карточки. Он взял верхний снимок и протянул Стиву.
– Видишь ли, я задался целью показать ей, что такое страх. – Голос Куэйда, как у теледиктора, был лишен интонаций. – Для этого мне пришлось ее запереть.
– Запереть? Где?
– Здесь, наверху.
У Стива возникло нехорошее ощущение: в ушах раздался легкий звон. Впрочем, такое случалось с ним нередко после мерзкого вина.
– Я запер ее наверху, – повторил Куэйд, – чтобы провести эксперимент. Для этого я и занял этот дом. Тут нет соседей, а значит, и лишних ушей.
