Затем отворилась проклятая незапертая дверь, и дуновение сквозняка сразу остудило их пыл.
Каллоуэй уже почти обернулся, но вовремя сообразил, какое зрелище представлял бы собой, и вместо этого уставился в зеркало, висевшее за спиной Дианы. Оттуда на него смотрело невозмутимое лицо Литчфилда.
— Простите, что не постучал.
В его ровном голосе не было ни доли замешательства. Каллоуэй поспешно натянул брюки, застегнул ремень и обернулся, мысленно проклиная свои горящие щеки.
— Да... это было бы вежливо, — выдавил он из себя.
— Еще раз примите мои извинения. Я хотел переговорить, — он перевел взгляд на Диану, — с вашей кинозвездой.
Каллоуэй почти физически ощутил, как что-то возликовало в душе Дианы. Его охватило недоумение: неужели Литчфилд отказался от своего прежнего мнения о ней? Неужели он пришел сюда как пристыженный поклонник, готовый припасть к ногам величайшей актрисы?
— Я был бы очень благодарен, если бы мне позволили поговорить с леди, — продолжил тот вкрадчивым голосом.
— Видите ли, мы...
— Разумеется, — перебила Диана. — Но только через пару секунд, хорошо?
Она мгновенно овладела ситуацией. Слезы были забыты.
— Я подожду в коридоре, — сказал Литчфилд, покидая гримерную.
За ним еще не закрылась дверь, а Диана уже стояла перед зеркалом и вытирала черные подтеки туши под глазами.
— Приятно иметь хоть одного доброжелателя, — проворковала она. — Ты не знаешь, кто он?
— Его зовут Литчфилд, — сказал Каллоуэй. — Он очень переживает за этот театр.
— Может быть, он хочет предложить мне что-нибудь?
— Сомневаюсь.
— Ох, не будь таким занудой, Теренс, — недовольно проворчала она. — Тебе просто не нравится, когда на меня обращают внимание. Разве нет?
— Извини, каюсь.
Она придирчиво осмотрела себя.
— Как я выгляжу? — спросила она.
— Превосходно.
— Прости за недавнее.
— Недавнее?
— Ты знаешь, за что.
— Ах... да, конечно.
— Увидимся внизу, ладно?
Его бесцеремонно выставляли за дверь. Присутствие любовника и советчика уже не требовалось.
— В коридоре было прохладно. Литчфилд терпеливо дожидался, прислонившись к стене. Свет здесь был довольно ярким, и он стоял ближе, чем в предыдущий вечер. Каллоуэй все еще не мог полностью разглядеть лицо под широкополой шляпой. Но что-то в его чертах — какая странная мысль! — показалось ему искусственным, не настоящим. Была какая-то нескоординированность в движениях мышц, когда тот говорил.
— Она еще не совсем готова, — сказал Каллоуэй.
— Замечательная женщина, — промурлыкал Литчфилд.
— Да.
— Я не виню вас...
— М-м.
— Но все-таки она не актриса.
— Литчфилд, вы ведь не собираетесь мешать мне? Я вам этого не позволю.
— Можете расстаться со своими опасениями.
Явное удовольствие, которое Литчфилд получал от его замешательства, сделало Каллоуэя менее почтительным к своему собеседнику, чем прежде.
— Если вы ее хоть немного расстроите...
— У нас общие интересы, Теренс. Я не хочу ничего, кроме удачи для вашей постановки, поверьте мне. Неужели вы думаете, что в сложившейся ситуации я рискнул бы чем-нибудь встревожить вашу Первую леди? Я буду кроток, как козочка, Теренс.
— Во всяком случае, — последовал откровенный ответ, — вы не похожи на козочку.
Улыбка, скользнувшая по губам Литчфилда, была скорее условностью, чем проявлением каких-либо чувств.
Спускаясь по лестнице, Каллоуэй крепко сжимал зубы и никак не мог объяснить себе причину своего беспокойства.
* * *
Диана отошла от зеркала, готовая сыграть свою роль.
— Можете войти, мистер Литчфилд, — объявила она.
Тот появился в дверях прежде, чем она успела договорить.
— Миссис Дюваль, — почтительно поклонившись, сказал он (она улыбнулась: какие старомодные любезности), — вы не простите мою недавнюю неучтивость?
Она взглянула на него коровьими глазами: мужчины всегда таяли от ее взгляда.
— Мистер Каллоуэй... — начала она.
— Очень настойчивый молодой человек, полагаю.
— Да.
— Надеюсь, он не слишком докучает своей Первой леди?
Диана немного нахмурилась, на переносице проступила едва заметная зигзагообразная складка.
— Боюсь, да.
— Профессионалу это непозволительно, — сказал Литчфилд. — Но, прошу простить меня, его пылкость вполне объяснима.
Она придвинулась к лампе возле зеркала, зная, что яркий свет особенно выгоден для ее черных волос.
— Ну, мистер Литчфилд, что я могу сделать для вас?
— Честно говоря, у меня очень деликатное дело, — сказал Литчфилд. — Горько признать, но — как бы получше выразиться? — ваш талант не совсем идеально соответствует характеру этой постановки. В вашем стиле игры не хватает нужной тонкости.
Последовало напряженное молчание, в продолжение которого Диана сопела носом и обдумывала значение только что сказанных слов. Затем она двинулась к двери. Ей не понравилось то, как началась эта сцена. Она ожидала поклонника, а вместо него получила критика.
— Уходите, — проговорила она бесцветным голосом.
— Миссис Дюваль...
— Вы меня слышали.
— Вы ведь не подходите на роль Виолы, разве нет? — продолжал Литчфилд, как если бы кинозвезда ничего не сказала.
— Вас это не касается, — бросила она.
— Но это так. Я видел репетиции. Вы были вялы и неубедительны. Все комические эпизоды казались пошлыми, а сцена соединения — ни одно сердце не смогло бы выдержать ее — сделанной из какого-то тяжелого и грубого металла. Да, там была прямо-таки свинцовая тяжеловесность.
— Спасибо, я не нуждаюсь в вашем мнении.
— У вас нет стиля...
— Заткнитесь.
— Нет стиля и нет вкуса. Уверен, на экранах телевизоров вы — само очарование, но сцена требует особой правдивости. И души, которой вам, честно говоря, не хватает.
Игра уже выходила за все дозволенные рамки. Диана хотела ударить непрошеного гостя, но не находила подходящего повода. Она не могла воспринимать всерьез этого престарелого позера. Он был даже не из мелодрамы, а из музыкальной комедии — со своими тонкими серыми перчатками и со своим тонким серым галстуком. Безмозглый, озлобленный клоун, что он понимал в искусстве?
