Завершив осмотр, Гейвин одевался, иногда останавливался перед зеркалом еще минут на пять... и отправлялся торговать своим сокровищем.
Теперь он уже меньше работал на улице. Ему везло. С одинаковой легкостью удавалось избежать ненужных встреч с полицией и психами, мечтающими разогнать «этот Содом». Можно было лениво позволить себе найти клиента через агентство, пусть даже отбиравшее значительную долю прибыли.
Естественно, были у него и постоянные клиенты. Вдова из Форт-Лодердейла всегда разыскивала его во время своих ежегодных европейских путешествий. Дама, подозвавшая его однажды в роскошном магазине, желая всего лишь с кем-нибудь пообедать, да между делом пожаловаться на мужа, напоминала о себе все чаще. Был еще и господин, которого Гейвин называл по марке его автомашины – Ровер. Этот навещал его каждые несколько недель, чтобы провести ночь в поцелуях и признаниях.
Но чаще случались вечера, когда, не связанный предварительными договоренностями, Гейвин был предоставлен самому себе. Вряд ли кто другой из работающих на улице усвоил немой язык приглашения лучше. Этим искусством Гейвин овладел в совершенстве. Легкая смесь неуверенности и развязности, застенчивости и распутства. Еле заметное движение ног, предоставляющее все его выпуклости в лучшем свете. Но с достоинством – никакой вульгарщины. Просто ненавязчивое предложение. Не больше.
На все это часто хватало пяти минут, и уж, во всяком случае, никак не больше часа. Хорошо играя свою роль, ему удавалось очень быстро убедить опечаленную женщину или жалостливого мужчину накормить его (иногда чуть-чуть приодеть), уложить в кровать и предложить полноценную ночь, заканчивавшуюся обычно еще до того, как отойдет последний поезд метро в Хаммерсмит. Времена получасовых свиданий с пятью клиентами за вечер отошли. В голове Гейвина роились честолюбивые мечты. Сейчас – уличный мальчик, скоро – жиголо, потом – любовник на содержании и, наконец, муж. Однажды, это уж точно, он станет мужем одной из этих вдовушек. Может быть, даже флоридской миллионерши. Она частенько говорила ему, как славно он смотрелся бы загорающим после купания в ее бассейне в Форт-Лодердейле. Фантазия эта запала ему в душу. Даже если и не Флорида, то что-нибудь очень похожее. Рано или поздно он там окажется. Проблема была лишь в том, что все эти богатые ягодки требовали слишком долгой возни и, что хуже всего, многих уже спугнули скандальные брачные истории.
Еще один год. Лишь один год – определенно что-то должно произойти. Что-то чудесное должна принести эта осень. Определенно!
Он продолжал взвешивать все за и против. От напряжения на его лбу образовалась неглубокая складка, которая его, впрочем, только украшала.
* * *
Была четверть десятого. Промозглый вечер 29 сентября. В этом году бабье лето не озолотило улицы. Беспощадная осень уже вцепилась в Лондон своими когтями и безжалостно терзала усталый город. Ее сырое дыхание чувствовалось даже здесь, в просторном фойе Империал-Отеля.
Холод сверлил зубы, его несчастные крошащиеся зубы. Если бы он сходил к дантисту, вместо того чтобы нежиться в полудреме в своей постели на час дольше чем обычно, жизнь теперь, наверняка, не казалась бы адом. Ну что ж, сегодня, пожалуй, уже слишком поздно, но завтра!.. Завтра он не пожалеет времени. И плевать на очередь. Он просто улыбнется секретарше, та смягчится и пролепечет какую-то чушь о том, что постарается найти для него возможность. Еще одна улыбка: она вспыхнет, и окажется, что нет никакой нужды ждать две недели, как эти разнесчастные бедняги с непривлекательными лицами.
Сегодня бороться с этим было уже никак нельзя. Все, что было нужно Гейвину сейчас, – одна единственная вшивая пантера – парень, щедро плативший за ласки ртом. Если все пойдет путем, уже к половине десятого можно будет забыться в одном из ночных клубов Сохо.
Но сегодня была не его ночь. За приемным окошком Империала сидел новый служащий. Худое, потрепанное лицо и неуклюже сидящая на макушке фуражка. Он косился на Гейвина уже, пожалуй, с полчаса.
Его предшественник, Мэдокс, был из тех людей, к которым без особого труда можно подобрать ключик. Он был марионеткой в руках у Гейвина, знавшего о том, что тот подчищает гостиничные бары. Пару месяцев назад Мэдокс даже заплатил за общество Гейвина, который уступил ему полцены в своих же интересах. Но новичок был, судя по всему, не так прост, к тому же, видимо, довольно порочен. Гейвину было немного не по себе.
Он лениво направился к сигаретному автомату, непроизвольно следуя звукам мелодии, вырывавшейся из чрева древнего музыкального аппарата. Черт бы побрал эту ночь!
Новичок вышел из-за стойки и поджидал возвращавшегося с пачкой «Винстона» в руке Гейвина.
– Прошу прощенья... гм... милостивый государь! – его возмутительный тон не предвещал ничего доброго.
Гейвин взглянул на него, любезно улыбнувшись.
– Что вам угодно?
– Я хотел бы поинтересоваться, живете ли вы в этой гостинице... гм... милостивый государь!
– Не вижу особого смысла этим интересоваться.
– Если нет, я готов помочь вам снять одну из наших комнат.
– Я кое-кого здесь жду.
– Да что вы? – он, очевидно, не верил ни единому слову. – Нельзя ли поинтересоваться кого?
– Незачем.
– Назовите имя, – голос зазвучал настойчивее, – и я охотно справлюсь, проживает ли ваш... друг... в отеле.
Мерзавец, видимо, твердо решил выставить его на улицу. Оставалось либо спокойно выйти самому (такая возможность еще существовала), либо сыграть в «возмущенного постояльца». Гейвин скорее со злости, чем подумав, выбрал последнее.
– Вы не имеете никаких оснований... – гневно начал он, но собеседник даже бровью не повел.
– Послушай, сынок, – спокойно произнес он, – я превосходно понимаю, что к чему, и не пытайся шутить со мной, иначе я вызову полицию. – Его голос с каждым слогом терял сдержанность. – У нас останавливаются приличные люди, и сомневаюсь, что кто-то захочет здесь связываться с такой дрянью, как ты. Я доступно выражаюсь?
– Козел, – тихо произнес Гейвин.
– Ну что ты! Мы с тобою вовсе не коллеги!
Удар ниже пояса. Что дальше?
– А теперь, сынок, подумай, не лучше ли тебе будет убраться подобру-поздорову, не дожидаясь ребят в форме.
Гейвин выдал свой последний аргумент.
– Где господин Мэдокс? Я хочу его видеть, он меня знает.
– Нисколько не сомневаюсь, – последовал ответ, – нисколько. Он уволен за недостойное поведение. – Голос его опять обрел подчеркнутое спокойствие. – На вашем месте я не стал бы упоминать здесь его имени. Надеюсь, понятно, по какой причине. Ступайте.
Портье проводил свои слова выразительным жестом.
– Благодарю за внимание, и постарайтесь меня больше не тревожить.
