– С вами все в порядке?
Внезапно дрожь прекратилась, и Луис к своему удивлению увидел, что из глаз незнакомца на его плоские щеки и в заросли бороды текут крупные слезы.
Словно устыдившись такого проявления чувств, человек отвернулся от света, глухо всхлипнул и вышел. Луис последовал за ним, он был гораздо больше заинтересован, чем испуган.
– Погодите!
Человек уже наполовину спустился на площадку второго этажа; несмотря на свое сложение, он шел семенящими шажками.
– Пожалуйста, подождите, я хочу поговорить с вами!
Луис начал спускаться за ним по ступеням, но даже не начав преследование, он понял, что проиграл его. Суставы Луиса плохо гнулись из-за возраста и из-за холода, к тому же было поздно. Как мог он бежать за человеком, гораздо моложе себя, да еще по такому скользкому снегу? Он проследил незнакомца лишь до двери и смотрел, как тот убегает вниз по улице. Его походка была семенящей – точно такой, как говорила Катерина. Странная походка для такого крупного мужчины.
Запах его духов уже унес северо-западный ветер. Задыхаясь, Луис вновь поднялся по лестнице мимо шума вечеринки и собрал одежду для Филиппа.
* * *
На следующий день Париж был погружен в бурю беспрецедентной ярости. На призывы к мессе никто не откликнулся, никто не раскупал горячие воскресные круассаны, газеты на лотках газетчиков остались нечитанными. Лишь у нескольких человек хватило силы характера или потребности выйти на улицу, где завывал ветер. Остальные сидели у каминов, грели ноги и мечтали о весне.
Катерина хотела навестить Филиппа в тюрьме, но Луис настоял, что он пойдет один. Эта настойчивость была вызвана не только тем, что он пожалел ее, запретив тащиться в холодную погоду, нет, ему нужно было задать Филиппу кое-какие деликатные вопросы. После той встречи в комнате ночью он был уверен, что у Филиппа был соперник, возможно, соперник со склонностью к убийству. Похоже, что единственным способом спасти жизнь Филиппа было выследить этого человека. И если для этого нужно вторгнуться в сферу интимной жизни Филиппа, так что же! Но, конечно, этот разговор ни он, ни Филипп не хотели бы вести при Катерине.
Свежую одежду, которую принес Луис, обыскали, потом передали Филиппу, который принял ее с кивком благодарности.
– Прошлой ночью я ходил к тебе на квартиру, чтобы забрать оттуда это.
– О!
– Там, в комнате, уже был кто-то.
Мышцы челюстей Филиппа напряглись так, словно он плотно стиснул зубы. Он избегал глядеть Луису в глаза.
– Большой человек, с бородой. Ты его знаешь? Или о нем?
– Нет.
– Филипп...
– Нет!
–Тот же самый человек напал на Катерину, – сказал Луис.
– Что? – Филипп начал дрожать.
– С бритвой.
– Напал на нее? – спросил Филипп. – Ты уверен?
– Или собирался.
– Нет! Он никогда бы не прикоснулся к ней. Никогда.
– Кто это, Филипп? Ты знаешь?
– Скажи ей, чтобы она туда больше не приходила, Луис! – его глаза наполнились слезами. – Пожалуйста, Бога ради, пускай она туда больше не заходит. Скажешь? И ты тоже. Ты тоже не заходи.
– Кто это?
– Скажи ей.
–Я скажу. Но ты должен мне сказать, кто этот человек, Филипп.
– Ты не поймешь, Луис. Я и не ожидаю, что ты поймешь.
– Скажи мне, я хочу помочь.
– Просто позволь мне умереть.
– Кто это?
–Просто позволь мне умереть... Я хочу забыть, почему ты заставляешь меня вспоминать? Я хочу...
Он вновь поднял взгляд, глаза у него были налиты кровью и веки воспалены от слез, пролитых ночами. Но теперь казалось, что слез у него больше не осталось, а там, где раньше был честный страх смерти, жажда любви и жизни, – просто пустое, засушливое место. Взгляд Луиса встречался со взглядом, полным вселенского безразличия к тому, что будет дальше, к собственной безопасности, к чувствам.
– Она была плохой! – неожиданно воскликнул он.
Руки его были сжаты в кулаки. Никогда в жизни Луис не видел, чтобы Филипп сжимал кулаки.
Теперь же его ногти так вонзились в мягкую плоть ладони, что из-под них потекла кровь.
– Шлюха! – вновь сказал он, и его голос прозвучал слишком громко в этой маленькой камере.
– Потише! – сказал охранник.
– Шлюха! – На этот раз Филипп прошипел свои проклятия сквозь зубы, ощеренные, как у разозленного павиана.
Луис никак не мог найти смысла в этом превращении.
– Ты начал все это... – сказал Филипп, глядя прямо на Луиса, впервые за все время открыто встречаясь с ним взглядом. Это было горькое обвинение, хоть Луис и не понял его значения.
– Я?
– Со своими рассказами. Со своим проклятым Дюпеном.
– Дюпеном?
– Все это ложь, дурацкая ложь: женщины, убийство...
– Ты что, имеешь в виду рассказ про улицу Морг?
– Ты же так гордился этим, верно? Так вот, все это была дурацкая ложь, ни слова правды.
– И все же это было правдой.
– Нет. И никогда не было, Луис, просто рассказ, вот и все. Дюпен, улица Морг, убийства...
Голос его прервался, словно два последних слова он никак не мог выговорить.
– ...человекообразная обезьяна.
Вот они, эти слова. Он произносил их с таким трудом, точно каждый звук вырезали у него из горла.
– Так что же насчет обезьяны?
– Это просто звери, Луис. Некоторые из них внушают жалость: цирковые животные. У них нет разума, они рождены, чтобы быть жертвами. Но есть и другие.
– Какие другие?
– Натали была шлюхой! – прокричал он снова.
Глаза его стали большими, как блюдца. Он ухватил Луиса за лацканы и начал трясти его. Все остальные в маленькой комнатке повернулись, чтобы посмотреть на двух стариков, сцепившихся через стол. Заключенные и их подружки усмехались, когда Филиппа оттаскивали от его старого друга, а слова все еще вылетали из его рта, пока он извивался в руках охранников:
– Шлюха! Шлюха! Шлюха! – вот все, что он мог сказать, пока они волочили его обратно в камеру.
* * *
Катерина встретила Луиса у двери своей квартиры. Она тряслась и всхлипывала. Комната за ее спиной была разворочена.
