Откидываю одеяло и вылезаю из кровати. Ты меня достал.
Надеваю угги и короткую дубленку, наливаю в термос горячего чаю. Иду к вам, захватив с собой пару кружек.
– О, а вот и она, – провозглашает доктор Джеймсон, как будто вы как раз обо мне говорили.
Окидываешь меня мутным взглядом. Ты, как обычно, пьян.
– Ну а я что говорил: она жить без меня не может, – холодно, но вяло замечаешь ты.
– Здрасте, доктор Джеймсон. Чаю?
– Да, спасибо. – Глаза у него усталые, вторую ночь подряд ведь сидит допоздна.
Тебе я даже не предлагаю. Ты держишь стакан с виски, бутылка на столе наполовину пуста. Не знаю, сколько ты уже выпил. Из этой, во всяком случае, не меньше трех стаканов. В воздухе отчетливо пахнет виски, хотя, может, это не от тебя, а из открытой бутылки. Как-то ты сегодня пораженчески настроен, подрастерял свой боевой дух. Даже язвишь на мой счет без энтузиазма, скорее по привычке.
– Симпатичная душевзгрейка, – хмыкаешь ты.
– Это не душевзгрейка, а дубленка.
Прежде чем сесть, смахиваю со стула осколки битой плитки. Они валяются повсюду, хотя Финн вчера вечером здесь подмел. Но, судя по тому, как они скрипят под ногами, он не особо утруждался.
Устраиваюсь напротив тебя по другую сторону стола. Наливаю себе чай и обхватываю кружку ладонями, чтобы согреться.
– Ну вот, теперь все участники безумного чаепития в сборе, – говоришь ты. – Будем вместе убивать время? Или пусть живет?
– Боюсь, наш друг, как обычно, пытается завести публику, – с заговорщицкой улыбкой отмечает доктор Джеймсон. – Не стоит обращать внимание, хоть он и мастер в этом деле.
– За это мне и платят, – изрекаешь ты.
– Уже нет, – бросаю на тебя взгляд поверх своей кружки.
Похоже, я нарываюсь на скандал. На самом деле я просто стараюсь говорить в том же тоне, что и ты, но получается не очень хорошо. Лицо у тебя каменеет, и я понимаю, что крепко тебя задела. Вот и отлично.
Улыбаюсь. Получи, голубчик.
– Что такое, Мэтт? Боб не собирается вас возвращать? А вы ведь всегда были вот так, – сплетаю пальцы, как это делал ты.
– У Боба случился сердечный приступ, – мрачно отвечаешь ты. – Он в больнице, на аппарате искусственного дыхания. Мы не думаем, что он выкарабкается.
Я в ужасе. Улыбка сползает с губ.
– О! Господи, Мэтт… Мне очень жаль, – заикаясь, бормочу извинения. Чувствую себя последней свиньей.
– Боба уволили, – говорит доктор Джеймсон. – Мэтт, прошу вас.
Ты издаешь хриплый смешок, но видно, что тебе не весело. Скотина, как же ты меня бесишь.
– Опять настроение скакнуло? Доктор Джей, эту женщину мотает, как стриптизершу у шеста.
– Все-все, – предостерегает доктор.
Да, настроение у меня скачет то вверх, то вниз, не поспоришь. И сейчас оно опять на подъеме.
– Значит, вашего приятеля уволили, – насмешливо говорю я, прихлебывая чай. – И теперь рассмотрение вашего дела уже не такая «сугубая формальность»?
– Да, не такая. – Ты мрачно на меня смотришь.
– Если, конечно, они не возьмут на его место другого вашего закадычного друга. Который тоже будет потакать вашим экстремальным выходкам.
Ты угрожающе прищуриваешься и залпом допиваешь свой виски. Я игнорирую знаки, мне на них сейчас наплевать. Я чувствую, что ты на грани, и мне хочется тебя подтолкнуть. Если ты сорвешься, я буду очень довольна.
– Ой-ой, – саркастически продолжаю я, догадавшись, что произошло. – Они взяли кого-то, кто вас не любит. Кошмар. Интересно, где они его нашли.
– Точнее, не его, а ее, – поправляет доктор Джеймсон. – Это Оливия Фрай. Она из Англии. Работала на очень популярной радиостанции, как я понимаю.
– Жуткой радиостанции. – Ты трешь лицо ладонями. Стресс, ясное дело.
– Не поклонница?
– Нет. – Еще один мрачный взгляд.
Глоточек чая. Молчание.
– Не стоит так огорчаться, Джесмин.
Я поднимаю руки:
– Знаешь, Мэтт, я странным образом понимаю, почему ты думаешь, что твоя передача была полезна…
Ты пытаешься меня перебить.
– Погоди-погоди. – Мне приходится повысить голос, чтобы тебя перекричать.
Доктор Джеймсон шикает на нас обоих:
– Соседи спят!
Я продолжаю уже тише, но с напором:
– А как насчет Нового года? И той бабы в студии? Эта хрень зачем понадобилась?
Наступает тишина. Доктор переводит взгляд с меня на тебя и обратно. Я вижу, ему любопытно, скажешь ли ты правду.
– Я был вконец измотан, – наконец отвечаешь ты, не оправдываясь, а просто констатируя факт. – Перед шоу принял успокоительное и запил его виски. Это была ошибка.
– Вне всяких сомнений, – сердито качает головой доктор, который уже знает эту историю. – Это сильное лекарство, Мэтт. Какой виски?! Их нельзя смешивать. И откровенно говоря, лучше бы тебе не принимать эти таблетки вовсе.
– Раньше я уже так делал, и все было отлично, беда в том, что накануне я пил снотворное, и в целом коктейль вышел неудачный.
Доктор Джеймсон в ужасе всплескивает руками.
– Значит, ты признаешь, что предновогоднее шоу было ошибкой? – Я упрямо гну свою линию.
Ты наклоняешь голову набок, задираешь бровь и молча на меня смотришь. Поняв, что ты не готов произнести это вслух, поворачиваюсь к доктору:
– Как вы съездили отдохнуть?
– О, хорошо… Было приятно повидать детей и…
– Все две недели шел дождь, и доктора Джея припахали в качестве няньки. Он сидел с детьми, а эти двое ходили по гостям.
– Ну не так уж все было печально.
– Док, вы посоветовали мне честно взглянуть на факты и называть вещи своими именами. Вот и называйте. Они вас использовали.
Доктор Джеймсон грустно усмехается.
А меня зацепило другое. Ты сказал: вы посоветовали мне честно взглянуть на факты. Это объясняет ваши ночные бдения с добрым доктором. Не думала я, что вы этим занимаетесь в саду среди ночи.
– Жаль слышать это, – говорю я доктору Джеймсону.
– Я думал, что проведу с ними Рождество… надеялся, что мы все вместе… но, видите, не вышло. И теперь уж вряд ли когда получится.
– Последние пятнадцать лет доктор встречает Рождество один.
– Чуть меньше, – поправляет доктор Джеймсон. – Впрочем, не важно.
Мы умолкаем, и каждый погружается в свои мысли.
– Вы замечательно обустроили свой сад, – улыбается доктор Джеймсон.
