– Не мог войти, – говоришь ты, нарушая тишину.
– И давно вы тут? – тупо спрашиваю я.
Конечно, давно. Все время. Так и сидишь во главе пустого стола, на своем привычном уже месте.
– Часа три…
– Надо было сказать.
Иду в дом, чтобы взять ключ, и, вернувшись, вижу тебя у твоей входной двери.
– А почему на улице так темно?
– Фонарь накрылся.
Я смотрю вверх и понимаю, почему тебя не было видно. Доктор Джеймсон будет недоволен, когда вернется. Стекло разбито, осколки на земле. Странно, что я не слышала, как это случилось. Ведь я же не спала. Осуждающе смотрю на тебя.
– Очень ярко. Невозможно заснуть, – мягко поясняешь ты.
Не очень пьяный, уже вполне пришел в себя – в моей компании, – но пахнешь алкоголем.
– Где же ваш джип?
– Бросил в городе.
Я протягиваю тебе ключ. Ты отпираешь дверь и возвращаешь его мне.
– Надо было сказать, – повторяю я и наконец смотрю тебе в глаза. Но, засмущавшись, тут же отвожу взгляд в сторону.
– Не хотел вас беспокоить. Мне показалось, вы заняты. И чем-то огорчены.
– Ничем я не огорчена, – фыркаю я.
– Да нет, конечно. Четыре утра, вы в саду роетесь. Я фонари бью. У нас обоих все отлично. – Ты издаешь свой хриплый, ненавистный мне циничный смешок. – И вообще, было приятно, что я здесь в кои-то веки не один.
Насмешливо кривишь рот и мягко захлопываешь за собой дверь.
Вернувшись домой, я осознаю, что у меня дрожат руки, горло совершенно пересохло и нечем дышать. Нервно хожу взад-вперед, как ненормальная, не находя себе места.
Ночь-полночь, но меня раздирает. Беру телефон.
Ларри отвечает, как больной или пьяный, еле слышно. Но отвечает. Никогда не отключает телефон – ждет худшего. Его дочь уходит на дискотеку в короткой юбке, на высоких каблуках. Или ночует у подружки. Это все – стресс. Убийственный.
– Ларри, это я.
– Джесмин, – протяжно выдыхает он. – Господи. Который час? – Я слышу, как он шарит вокруг. – У тебя все нормально?
– Нет. Ты меня уволил.
Он тяжко, нервно вздыхает. Бедный, разбуженный посреди ночи Ларри. Нет, не надейся, я не стану вежливо извиняться.
– Ларри, мы уже это обсуждали, но знаешь, надо все же поговорить еще. Этот вынужденный отпуск – он мне не подходит. Нужно отменить его. Вообще убрать.
Он нерешительно выжидает, потом говорит:
– Джесмин, это есть в контракте. Мы это обговаривали…
– Да, обговаривали четыре года назад, когда мне и в голову не могло прийти, что ты решишь меня уволить и засадишь на целый год дома. С этим надо кончать.
Я говорю резко, с нажимом, чтобы вдолбить ему суть. Мне очень нужно работать. Как героинщику нужно уколоться, когда у него ломка, так и мне нужно работать. Я в отчаянии.
– Это меня убивает, ей-богу, Ларри. Ты даже представить себе не можешь, до чего мне дерьмово.
– Джесмин, – он слегка успокоился, и голос звучит уверенно, – с тобой все нормально?
– Да, мать твою, со мной все супер. Ларри, послушай меня… – Отрываю зубами обломок ногтя, а заодно и кусочек кожи и громко охаю от боли. – Я не прошу взять меня обратно. Я хочу, чтобы ты отменил этот гребаный отпуск. Правда, это излишняя мера…
– Нет, не излишняя.
– Ну поверь мне. Или хотя бы сократи его. Пожалуйста, а? Я уже два месяца болтаюсь без дела. Хватит с меня, ладно? Двух месяцев более чем достаточно. Многие компании назначают именно столько. А мне уже пора чем-то заняться… ты же меня знаешь. Я не хочу превратиться в этого, через дорогу, ненормального полуночного сыча, который…
– Кто через дорогу?
– Да не важно. Я тебе о другом говорю: мне нужно работать, Ларри. Мне необходимо…
– Никто и не предлагает тебе сидеть без дела. Займись проектами.
– В жопу проекты. Какие такие проекты? Я не школьница, Ларри, мне тридцать, блин, три года. И я НЕ МОГУ целый год сидеть без работы. Ты хоть понимаешь, как мне потом будет трудно себе что-нибудь найти? Кто меня возьмет после такого перерыва?
– Ясно. И где ты будешь работать? Скажи, Джесмин, каким именно бизнесом ты займешься? Вот завтра появись у тебя такая возможность – куда бы ты пошла? Ну скажи, скажи. Или тебе помочь?
– Я… – Мне как-то совсем не нравится его тон. На что-то он намекает… – Не пойму, о чем ты.
– Хорошо, в таком случае я сам скажу: ты, Джесмин, пошла бы к Саймону.
Господи, опять эта паранойя.
– Не пошла бы я к нему…
– Пошла бы, Джесмин, пошла бы. Я знаю, ты с ним встречалась. Вы пили чай у «Граффона». – Как же он злится, аж голос звенит. – В том же самом месте, где ты пыталась впарить компанию, которую не имела права впаривать. Что, скажешь, не так?
Он вдруг замолкает, и я молчу, ожидая продолжения. Потом вдруг понимаю, что мое молчание он расценивает как подтверждение своих слов. Только я открываю рот, чтобы возразить, он подытоживает:
– Видишь, надо быть поосторожнее. Никогда не знаешь, кто за тобой наблюдает. Ты небось думала, что я не в курсе? Ну а я в курсе, и я, мать твою, честно говоря, просто был в шоке. А еще я знаю, что он предлагал тебе работу, и ты согласилась, но только вот он не готов так долго ждать. Мне все это отлично известно: его юристы связались с моим, хотели выяснить подробности. Да, год для него – слишком большой срок. Ты не настолько ценный кадр, чтобы держать для тебя место. И не надо мне звонить и просить чего-то там убавить и сократить, ты самая натуральная предательница.
– Извини, а ты вообще кто, чтобы говорить о предательстве? Мы основали компанию вместе, Ларри, вместе!
Примерно такой же разговор у нас уже был – одиннадцать недель назад, когда он меня уволил. На самом деле даже чуть раньше, когда он узнал, что я встречалась с Саймоном по поводу продажи, хотела прокачать ситуацию.
Мы продолжаем тупо препираться, и тут раздается крайне злобный голос его жены. Ларри елейным тоном просит прощения, что разбудил ее, а потом громко и злобно сообщает мне в ухо:
– Я больше не желаю тратить время на эти выяснения. Послушай меня внимательно, Джесмин: Я. Не. Буду. Отменять. Твой. Отпуск. Точка. И если б мог, так продлил бы его до двух лет. Мне наплевать, что ты будешь делать. Езжай в теплые страны, развлекайся, а лучше хоть раз в жизни начни что-нибудь и доведи до конца! Короче, мне пофиг. Главное, не звони больше по этому телефону, особенно ночью. У тебя есть год. Один гребаный год, а потом можешь снова стартовать, продавать и никогда ничего не заканчивать, как ты всегда и делаешь. О’кей?
Он швыряет трубку, и я буквально дрожу от злости.
