– Не в этом дело. Ты не понимаешь. – Его голос смягчился.
– Чего не понимаю?
– Ни разу, Наташа, ты не попросила. Ни разу тебе не пришло в голову попросить меня о помощи, когда ты была готова ради нее бросить всю свою жизнь псу под хвост.
– Что?
– Тебе даже в голову не пришло попросить меня помочь. О чем это говорит?
Мак и девушка за стойкой теперь смеялись.
– Думала, ты не… Учитывая то, что…
– Нет. Тебе в голову не пришло попросить. Не знаю, что между тобой и Маком происходит, но я не хочу иметь дело с человеком, который не способен честно признаться даже себе в своих чувствах.
– Это несправедливо. Я…
Но он уже повесил трубку.
Сара крутила кусок хлеба над головой, не обращая внимания на то, что ее громкий голос и английский язык привлекли внимание французов, ужинавших за соседними столиками.
– Это как братство, знаете. У них черные фуражки и черная униформа…
– Так и знал, модные штучки, – подшучивал Том, но Сара пропустила шутку мимо ушей.
– Они могут заставить лошадь сделать все что угодно. Перепрыгнуть через стул в фут шириной. Вы представляете, как трудно перепрыгнуть через стул?
– Могу представить.
– Папá всегда говорил, что, когда попал в Кадр-Нуар, он впервые в жизни почувствовал, что его понимают. Словно лишь несколько человек в мире говорили на одном с ним языке, и все они жили в этом месте.
– Мне знакомо это чувство.
– Но они много работали. Он начинал выездку в шесть утра и работал весь день с разными лошадьми над разными фигурами. Некоторые были на уровне basse école, то есть базовом, некоторые на высоком уровне, haute école. Все лошади специализировались на разных фигурах. У него был любимый конь, который специализировался на каприоли. Вы знаете, что это такое?
– Нет.
Она фыркнула:
– Это одна из самых трудных фигур, которую может выполнить лошадь, если ее попросить. Она зародилась как боевой прием несколько тысяч лет назад. Лошадь подпрыгивает, отталкиваясь задними ногами, и зависает в воздухе, выпрямив ноги. Я часто думала, каково это – быть на поле битвы; собираешься поразить соперника, и вдруг его лошадь – раз, прыгает и улетает! – Сара показала, как лошадь отталкивается копытами задних ног.
– Страшновато.
– Должно быть, работало, если они сохраняют эту фигуру столько лет.
Сара настояла, что заплатит сама. Ему было неловко, что за ужин платят украденной кредитной карточкой, но Сара уверила его, что вернет все до копейки, когда Папá поправится, и он ей поверил. Саре нельзя было не поверить.
Когда они прибыли во Францию и поехали по autoroute
[47]
, Сара становилась все более и более оживленной. В этой разговорчивой, уверенной в себе девочке было не узнать молчаливого подозрительного подростка, каким она была накануне вечером.
– Друг Папá, Джон, смеется над нами, говорит, мы делаем цирковые трюки, но он не прав. Это можно понять, только когда видишь. Лошади делают это, потому что им нравится. Вы их учите этому, тренируете. Тогда исчезает утомление, напряжение. Вот почему учат их постепенно, шаг за шагом, чтобы они поняли, как делать свою работу легко, и не сопротивлялись. – Она засунула в рот ложку шоколадного мусса. – А скаковых лошадей так же тренируют?
Том чуть не поперхнулся кофе:
– Нет. Не думаю. Нет.
Дверь кафе при заправочной станции открылась и закрылась, впустив внутрь еще одну французскую семью. Они ели и наблюдали, как мама объясняла двум своим детям, что они могут взять со стойки.
– Как давно вы с дедушкой живете одни?
– Четыре года.
– И с мамой никаких контактов?
– Она умерла раньше Нанá.
– Прости.
– Ничего. Не хочу, чтобы вы неправильно меня поняли, но… она приносила одни неприятности. Я была совсем маленькой, когда она меня бросила. А вот по Нанá я очень скучаю. – Сара поджала под себя ноги и отломила кусок шоколадки. – Мы – я, Папá и Нанá – жили очень счастливо. Мне не верят, когда я говорю, что не скучаю по матери и никогда не скучала. Никогда. О времени, когда жила с ней, помню только плохое. Помню мало, но мне было страшно. Когда меня забрали бабушка с дедушкой, мне никогда не было страшно. Когда-нибудь я привезу сюда Папá. – Сара показала на пейзаж за окном. – Мы планировали поездку в ноябре. Он так этого хотел. Но случился инсульт, и все… – Она замолчала, потом взяла себя в руки. – Когда он услышит, что я здесь, думаю, это ему поможет. Когда поправится, сможет сюда приехать. Он будет счастлив.
– Уверена, что справишься?
– Мой дед был из лучших наездников во Франции. Мог заставить лошадь летать по воздуху, делать невозможное. – Сара отправила шоколадку в рот. – Я собираюсь лишь проехать несколько миль верхом.
Том взглянул на нее, малышку, на ее безбилетную лошадь. Ее слова звучали убедительно.
Наташа захлопнула телефон и выругалась. Возвратившись от банкомата в безлюдном промышленном районе города, с мастерскими и невыразительными офисными зданиями, они бесцельно колесили по темным улицам Дувра. Здесь, если верить компании, выдавшей кредитную карту, были в последний раз сняты деньги. Быть так близко и не найти ее. В маленькой машине нарастало напряжение. Никто не напоминал, что они договорились позвонить в полицию. Они знали: она где-то рядом. Это доказывала пластиковая карточка. Но как девочка на лошади оказалась в подобном месте?
– Скажите мне, – Наташа повернулась к Ковбою Джону, – как дедушка Сары оказался там, где они жили? Скажем, не в самом респектабельном месте?
– Вы считаете, он к этому стремился?
Мак пожал плечами:
– Мы ничего о нем не знаем, кроме того, что он вырастил ребенка, которому неведома сила притяжения.
– Ладно, я вам расскажу об Анри. – Джон с довольным видом откинулся на сиденье. – Он из простой семьи. Фермерской, кажется, с юга Франции. Были проблемы с отцом, и когда Анри вырос, чтобы начать самостоятельную жизнь, пошел в армию.
Наташа поняла, что Джону приятно рассказывать, и была рада его слушать. Так она могла не думать. И Мак не возражал: ему нравились истории жизни. Он много их слышал, снимая портреты.
– Там он занялся верховой ездой, поступил в кавалерию или как там ее, в пятидесятых постепенно рос, пока его не приняли в Кадр-Нуар, когда началось восстановление после войны. – Джон глянул на слушателей. – Это, я вам скажу, немалое достижение. Там избранные. Это элитная академия. Как ему там нравилось! Когда он о ней рассказывал, становился выше ростом. Вы понимаете, о чем я?
