– Кстати, он мог ведь и не говорить мне о том, что знал Мелмана.
– Да, верно. Но все вместе взятое плюс его физические данные… конечно, я могу лишь высказать предположение, но только твой Люк кажется мне не совсем обычным человеком.
Я кивнул.
– Я и сам не раз задумывался над этим. А после нашего вчерашнего разговора… Но если он в самом деле не отсюда… я не знаю, откуда он мог взяться вообще.
– В таком случае, мы можем считать, что эту линию расследования мы исчерпали, – заметил Билл.
Мы обогнули поворот ручья и какое-то время стояли, наблюдая, как из болотной низины поднялась стая птиц. Билл обернулся назад, посмотрел туда, откуда мы пришли, и сказал:
– Скажи мне Мерль – к делу это отношения не имеет – каково твое полное звание?
– В каком смысле?
– Ты – сын принца Эмбера. Каков твой статус? Титул?
– Титул? Герцог Западного Края и Граф Колвирский.
– А что это означает?
– Это значит, что я не принц Эмбера. Стало быть – никаких вендетт, интриг, забот. Я никому не могу доставить неприятностей в смысле наследования, если ты это имел в виду.
– Гм-м… – недоверчиво проворчал Билл.
– Что – «гм-м»?
Он пожал плечами.
– Наверное, я слишком много прочел исторических романов. Никто и никогда не может быть полностью уверен в своей безопасности.
Я, в свою очередь, тоже пожал плечами.
– По моим последним сведениям, наше семейство сейчас находится в состоянии полного перемирия.
– Ну что ж, это, по крайней мере, хорошая новость.
Еще несколько поворотов, и мы оказались у того места, где берег становился шире, и его полоса, покрытая песком и галькой, плавно поднималась, где упиралась в неожиданный обрыв семи или восьми футов высотой. Наверху росли деревья, и снизу нам были видны их верхушки и висевшие в воздухе узловатые корни.
Билл присел на большой валун и снова раскурил свою трубку. Я присел слева от него. Рядом негромко плескалась вода и отбрасывала солнечные блики. Мы долго наблюдали игру солнечных зайчиков.
– Хорошо… – сказал я немного позже. – Какое прелестное место.
– Угу.
Голос Билла прозвучал как-то скованно. Я взглянул на него. Он смотрел в ту сторону, откуда мы пришли.
Я понизил голос.
– Ты что-то заметил?
– Да. Мне показалось, что за нами кто-то идет на некотором расстоянии, но сейчас он куда-то пропал за всеми этими поворотами, – прошептал он.
– Наверное, мне стоит немного пройти и посмотреть.
– Да нет, наверное, ничего такого… Просто отличный денек, а здесь многие любят гулять. Я просто подумал, что если обождать несколько минут, то он или появится здесь или мы будем знать, что он пошел другой дорогой.
– Ты мог бы его описать?
– Нет. Я видел его лишь мельком. Не думаю, что нам следует очень уж тревожиться. Наверное, на меня сильно подействовали твои страшные истории. Я заражаюсь параноидальным комплексом, а?
– Похоже, ложная тревога, – объявил наконец Билл.
Он поднялся и потянулся.
– Да, видимо.
Билл снова двинулся вдоль берега, я догнал его и пошел рядом.
– Вот еще что… – начал Билл. – Меня очень тревожит эта леди по имени Ясра. Ты говорил, что она, судя по всему, переместилась в комнату с помощью Карты – козырнулась, так сказать – и что во рту ее имелось жало, яд которого тебя на время отключил?
– Да, так все и было.
– У тебя есть какие-нибудь предположения на этот счет?
Я покачал головой.
– И почему именно Вальпургиева ночь? Я могу согласиться, что определенная дата может иметь огромное значение для психически не совсем здорового человека и что приверженцы примитивных религий уделяют особое внимание точке смены времен года. Однако П. кажется птицей более высокого полета, чтобы оказаться просто ненормальным. Что же касается остальных…
– Мелман считал, что это очень важный день.
– Да, но он ведь сам был причастен к оккультизму. Было бы удивительно, если бы он не придавал значения этой дате, вне зависимости от того, стоит ли за ней нечто конкретное или нет. Он ведь сказал, что это всего лишь его собственная идея, и его хозяин ничего об этом не говорил. Впрочем, это больше по твоей части – разбираться в этих тонкостях. Так вот, если кто-то хочет убить тебя или человека твоей крови, то дает ли этот день – именно этот день в году – какие-нибудь преимущества ему? Что ты можешь сказать по этому поводу?
– Если и дает, то я, во всяком случае, об этом никогда не слышал. Но, конечно, я о многих вещах не имею понятия. Ведь я еще так молод по сравнению с остальными. Но в каком направлении это нас ведет? Ты сам говоришь, что здесь вряд ли идет речь о ненормальном убийце, но и версия Вальпургиевой ночи тебе тоже не кажется подходящей.
– Я и сам не знаю, Мерль. Просто я рассуждаю вслух. Может быть, в процессе этих рассуждений что-то и всплывет. Пока что оба предположения кажутся мне шаткими, вот и все. Кстати, во французском иностранном легионе в этот день, тридцатого апреля, всем давалась увольнительная, чтобы напиться, а потом им давалась еще пара дней, чтобы протрезветь. Это торжество было при Камероне, один из больших триумфов. Впрочем, все это вряд ли имеет отношение к нашему делу. И почему вдруг Сфинкс? – неожиданно переключился Билл. – Карта переносит тебя в такое место, где тебе приходится обмениваться тупыми загадками и в случае неудачи тебе откусят голову.
– У меня сложилось впечатление, что именно это и было задумано.
– Мне тоже так кажется. Но все равно, очень необычно… Хотя в этой истории все более, чем необычно. Знаешь что, мне кажется, что все эти Карты тоже такие – особого рода ловушки.
– Вполне возможно.
Я сунул руку в карман, чтобы достать Карты.
– Не надо, – остановил меня Билл. – Не будем дразнить лихо. Наверное, тебе лучше вообще их пока припрятать куда-нибудь. Я мог бы положить их в сейф в моей конторе.
Я рассмеялся.
– Сейф не такое уж надежное укрытие, особенно для Карт. Нет, благодарю тебя, но пусть они лучше будут у меня. Возможно, найдется способ проверить их без риска.
– Ну, тебе видней, тут ты специалист. Но скажи мне, а что-нибудь из Карт не может проникнуть к нам так, чтобы не…
– Нет, это исключено. Таким образом Карты не работают. Требуется концентрация, и немалая.
– Это уже кое-что, во всяком случае. Я…
Он снова оглянулся. Кто-то приближался к нам. Я непроизвольно сжал пальцы в кулаки.
– Все в порядке, – сказал он. – Я его знаю. Это Джордж Хансен, сын того человека, которому принадлежит ферма и эта земля. Привет, Джорджи!
