Я кивнул и продолжил жевать. Спустя какое-то время:
— Ты объяснилась в этом на прошлом цикле, — сказал я.
Лениво плескались морские волны. Радуга прыгала по столу, по маминому лицу.
— Есть что-то ещё? — спросила она.
— Почему бы тебе самой не сказать мне? — сказал я.
Я почувствовал её взгляд. Я встретил его.
— Я не знаю, что ты имеешь в виду, — ответила она.
— Тебе известно, что Логрус разумен? И Лабиринт? — сказал я.
— Это сказал тебе Мандор? — спросила она.
— Да. Но я знал об этом до его слов.
— Откуда?
— Мы были в контакте.
— Ты и Лабиринт? Ты и Логрус?
— И то, и другое.
— И с каким результатом?
— Возня, я бы сказал. Они увлечены силовой борьбой. Они просили меня решить, на чьей я стороне.
— Какую ты выбрал?
— Никакую. Зачем?
— Тебе следовало рассказать мне.
— Зачем?
— Для совета. Возможно, для поддержки.
— Против Сил Вселенной? И как тесно ты связана с ними, мама?
Она улыбнулась.
— А вдруг такая, как я, может обладать особым знанием их проявлений.
— Такая, как ты?..
— Колдунья своих искусств.
— Так насколько ты хороша, мама?
— Не думаю, что они много лучше, Мерлин.
— Семья, по-моему, все всегда узнает последней. Так почему бы тебе самой не потренировать меня, вместо того, чтобы отсылать к Сухэю?
— Я плохой учитель. Я не люблю натаскивать людей.
— Ты натаскивала Ясру.
Она склонила голову вправо и сузила глаза.
— Это тебе тоже рассказал Мандор?
— Нет.
— Тогда кто?
— Какая разница?
— Значительная, — отозвалась она. — Потому как не верю, что ты знал об этом во время нашей последней встречи.
Я вдруг вспомнил, что тогда, у Сухэя, она что-то говорила о Ясре, что-то, подразумевающее приближённость к матери, что-то, против чего я, конечно же, обязательно бы вякнул, но в тот раз я вёз груз предубеждений в ином направлении и под жуткий грохот летел вниз по склону холма с тормозами, рассыпающими забавные звуки. Я чуть не спросил, почему так важно, когда я это узнал, как вдруг сообразил, что на самом деле она спрашивает, от кого я это узнал, и её заботит, с кем я мог говорить на такие темы со времени нашей последней встречи. Упоминание о люковом призраке из Лабиринта казалось неразумным, так что:
— О'кей, Мандор скользнул по этому, — сказал я, — а затем попросил забыть.
— Другими словами, — сказала она, — он ожидал, что это докатится до меня. Зачем он сделал именно так? Как любопытно. Человек чертовски коварен.
— Может, он скользнул — и все.
— От Мандора не ускользает ничего. Никогда не становись его врагом, сынок.
— Мы говорим об одной и той же персоне?
Она щёлкнула пальцами.
— Естественно, — сказала она. — Ты знал его только ребёнком. Потом ты ушёл. С тех пор ты видел его всего несколько раз. Да, он коварен, хитёр, опасен.
— Мы всегда ладили.
— Конечно. Без веской причины он не враждует никогда.
Я пожал плечами и продолжал есть.
Чуть погодя она сказала:
— Осмелюсь предположить, что и меня он отрекомендовал подобным образом.
— Что-то не припоминаю, — ответил я.
— Он давал тебе уроки осмотрительности?
— Нет, хотя в последнее время у меня была необходимость взять пару уроков.
— Несколько ты получил в Эмбере.
— Тогда они были столь хитроумны, что я их не заметил.
— Ну-ну. Может, я больше не буду причиной твоих огорчений?
— Сомневаюсь.
— Так что же могло понадобиться от тебя Лабиринту с Логрусом?
— Я же сказал — выбор одной из сторон.
— Так трудно решить, которую ты предпочитаешь?
— Так трудно решить, которая мне меньше нравится.
— Лишь потому, что они, как ты говоришь, тасовали людей в борьбе за власть?
— Именно так.
Мать засмеялась. Затем:
— Это выставляет богов не в лучшем свете, в сравнении с нами, прочими, — сказала она, — но и не в худшем. Можешь высмотреть здесь источники человеческой морали. Да это и лучше, чем вообще ничего. Если эти мотивы неубедительны для выбора, тогда позволь править другим соображениям. В конце концов, ты — сын Хаоса.
— И Эмбера, — сказал я.
— Вырос ты при Дворах.
— А жил в Эмбере. Там мои родственники столь же многочисленны, как и здесь.
— Тебя это так волнует?
— Если б нет, то дело резко упростилось бы.
— В таком случае, — сказала она, — ты должен скинуть эти карты.
— Что ты имеешь в виду?
— Спрашивай не о том, что тебя больше привлекает, но о том, кто больше для тебя делает.
Я сидел и прихлёбывал прекрасный зелёный чай, пока шторм подкатывался ближе. Что-то плескалось в водах нашей бухточки.
— Ну хорошо, — сказал я. — Спрашиваю.
Она наклонилась вперёд и улыбнулась, глаза у неё потемнели. Она всегда превосходно контролировала лицо и форму, подгоняя их под настроение. Совершенно очевидно, что она — один и тот же человек, но иногда может явиться чуть ли не девочкой, а иногда становится зрелой и привлекательной женщиной. В основном мать тянет на нечто среднее. Но сейчас вневременье вошло в её черты — не возраст, а суть Времени — и я осознал вдруг, что никогда не знал её истинных лет. Я видел, как нечто, похожее на вуаль древней силы, окутывает это, то что было моей матерью.
— Логрус, — сказала она, — приведёт тебя к величию.
Я продолжал разглядывать её.
— К какому величию? — спросил я.
— К какому ты желаешь?
— Я не знаю, желаю ли я вообще величия как факта, самого по себе. Это вроде желания быть инженером, вместо желания что-то конструировать… или желания быть писателем, а не желания писать. Величие — побочный продукт, а не вещь в себе. В противоположном случае оно — примитивный ego-экскурс.
— Но если ты заслуживаешь его… если ты достоин его… не следует ли тебе обладать им?
— Возможно. Но я никогда ничем не обладал, — взгляд мой упал на стремительный яркий круг света под тёмной водой, словно убегающий от шторма, — кроме, разве что, странного куска «железа», который вряд ли попадает под категорию величия.
