Я замедлил было шаги, но тут мне пришлось шагнуть еще раз. Здесь нельзя было позволить себе потерять темп.
Он поджал губы так, что они превратились в тонкую линию, и покачал головой.
— Извини, — сказал он. — Я рожден, чтобы прожить один час — если не убью тебя. А сделай я это, и твою жизнь отдадут мне.
Он обнажил меч.
— Сконструировали тебя или нет, но я знаю тебя лучше, чем ты думаешь,
— сказал я. — Вряд ли ты сделаешь это. Более того, я мог бы отменить твой смертный приговор. Насчет вашего брата призраков я кой-чему выучился.
Он взмахнул мечом, похожим на тот, что был у меня давным-давно, и чуть не достал меня острием.
— Извини, — повторил он.
Я вытащил Грейсвандир, чтобы парировать удар. Дурак я был бы, если бы не сделал этого. Как знать, что Логрус сотворил с его головой. Мои мысли переключились на те фехтовальные приемы, которым я обучился с тех пор, как стал посвященным Логруса.
Да. Мне вспомнилась игра Бенедикта с Борелем. С тех пор я получил несколько уроков итальянского стиля. Он допускает более размашистые, с виду небрежные, ответные удары, зато достаешь противника с большего расстояния. Грейсвандир рванулся вперед, отбил клинок моего двойника наружу, и я сделал выпад. Он согнул запястье — французская «четверка», — но я уже проскочил понизу: рука все еще вытянута, запястье прямое, — и скользнул правой ногой вдоль линии, а край Грейсвандира тяжело ударился о наружный край клинка моего противника. Я немедленно шагнул вперед левой ногой, уводя его меч вниз и вбок, пока гарды не сцепились так, что он выпал.
Потом левой рукой я ухватился за его левый локоть с внутренней стороны приемом, которому в колледже меня научил приятель-военный. Немного присев, я давил вниз. Потом крутанул бедрами против часовой стрелки. Мой двойник потерял равновесие и упал слева от меня. Но этого нельзя было допустить. Поэтому я позволил ему упасть еще на несколько дюймов, передернул руку с его локтя на плечо и толкнул так, что он упал назад в зону разлома.
Тут раздался крик и мимо пронеслась пылающая фигура.
— Нет! — завопил я, потянувшись ей вслед.
Но было поздно. Юрт сошел с линии, прыгнул и вонзил меч в моего двойника, а его собственное тело в это время извивалось и пылало. Из раны моего двойника тоже хлынуло пламя. Он безуспешно попытался встать и свалился обратно.
— Не говори, что я так и не пригодился тебе, брат, — заявил Юрт, и только потом превратился в смерч, поднявшийся к своду пещеры и исчезнувший там.
Дотянуться и дотронуться до своего двойника я не мог, а несколькими мгновениями позже мне уже этого не хотелось потому, что он быстро превращался в живой факел.
Глядя вверх, он следил за живописным уходом Юрта. Потом он посмотрел на меня и криво улыбнулся.
— Знаешь, он был прав, — сказал он и тоже исчез.
Чтобы преодолеть вялость, требовалось время, но вскоре я справился с ней и продолжил ритуальный танец у огня. Я обошел кольцо еще раз, но ни Юрта, ни моего двойника нигде не было видно, только скрещенные мечи оставались там, где упали, поперек дороги. Проходя мимо, я пинком скинул их с Лабиринта. К этому времени пламя доходило мне до пояса.
Вокруг кольца, назад, сначала… Время от времени, чтобы избежать неверных шагов, я заглядывал в Камень, и кусок за куском штопал Лабиринт. Свет переходил в линии и, не считая ослепительного сияния в середине, Лабиринт все больше и больше напоминал тот, что мы держали дома, под фундаментом замка.
Первая Вуаль принесла болезненные воспоминания о Дворе и об Эмбере. Я стоял поодаль, дрожа, и видения минули. Вторая Вуаль смешала воспоминания о Сан-Франциско с желанием. Следя за своим дыханием, я делал вид, что я — только зритель. Языки пламени плясали возле моих плеч. Проходя арку за аркой, изгиб за изгибом я подумал о том, что они похожи на бесконечные ряды полумесяцев. Сопротивление росло, и, сражаясь с ним, я взмок от пота. Но такое бывало и раньше. Лабиринт был не только вокруг, но и внутри меня тоже.
Я шел, и добрался до места, где усилия становились все более тщетными, позволяя выиграть все меньшее расстояние. Перед глазами по-прежнему стоял тающий Юрт и лицо умирающего — мое лицо, а то, что было понятно, что такой прилив видений из прошлого наведен Лабиринтом, не имело ни малейшего значения. Я шел вперед, но они продолжали тревожить меня.
Приблизившись к Великому Закруглению я осмотрелся и увидел, что Лабиринт теперь полностью отремонтирован. Через все разломы к соединяющим линиям перекинуты мостики, и весь он пылает, как застывшее на черном беззвездном небе колесо фейерверка. Еще шаг…
Я похлопал по висевшему на груди теплому самоцвету. Теперь исходивший от него ржаво-красный свет был ярче прежнего. Интересно, подумал я, можно ли без труда вернуть его туда, где ему место. Еще миг…
Приподняв камень, я заглянул в него. Там я заканчивал обходить Великое Закругление и продолжал шагать направо, сквозь стену пламени, словно это не составляло никакого труда. Приняв это зрелище за совет, я припомнил заведенный Давидом Штейнбергом порядок, который однажды принял Дронна. Я понадеялся, что Лабиринт не собирается шутить со мной.
Только я принялся огибать Закругление, как языки пламени окутали меня целиком. Темп замедлялся, хотя сил уходило все больше. Каждый шаг отдавался во мне болью, и все ближе становилась Последняя Вуаль. Я чувствовал, как весь превращаюсь в сгусток воли, словно все во мне сосредоточилось на единственной цели. Еще шаг… Ощущение было таким, будто, пригибая к земле, на меня давили тяжелые доспехи. Последние три шага толкают на край отчаяния.
Еще…
Потом настал момент, когда само движение стало не так важно, как усилия. Значение имели теперь не результаты, а попытки. Воля моя стала пламенем, тело — дымом или тенью.
И еще…
В охватившем меня голубом свете оранжевые языки пламени окружавшие Корал, превратились в серебристо-серые раскаленные иглы. Сквозь потрескивание и постреливание опять донеслось что-то вроде музыки — медленной, низкой; глубокий дрожащий звук был таким, словно Майкл Мур играл на басе. Я попробовал уловить ритм, чтобы двигаться в нем. Мне почему-то показалось, что это удалось, а может изменилось ощущение времени, и следующие несколько шагов я будто тек, как вода.
А может быть, Лабиринт почувствовал, что в долгу передо мной и отчасти облегчил мою участь. Этого я так и не узнал.
Я прошел сквозь Последнюю Вуаль и оказался один на один со стеной пламени, которая вдруг опять стала оранжевой, но не остановился. В самом сердце огня я еще раз затаил дыхание.
Там, в центре Лабиринта, лежала Корал, которая выглядела почти так же, как во время нашей последней встречи — в медно-красной рубашке и темно-зеленых бриджах, — но, простершись на своем толстом коричневом плаще она, кажется, спала. Я опустился возле нее на колено и положил ей руку на плечо. Она не шелохнулась. Я похлопал ее по щеке, убрав прядь рыжеватых волос.
