– Насколько бы вы ни владели индивидуальным оружием, мое тело организовано лучше.
– Не переоценивайте себя. Один выстрел в голову, и ваши симбионты окажутся бессильны.
– Почему «мои»? Они не мои…
– Вот именно. – Ксена испытывающе посмотрела на офицера. – У вас симбионты Волкова. Как раз это мне и не нравится, – сказала она, выходя из рубки.
Андрей уловил за глобусом движение. Вскоре из-за Америки появилась Ксена с такой же штуковиной в руке, которой он проломил череп одному из бойцов. Диссамблер, теперь Андрей это знал.
– «Колыбель» не предназначена для перевозки диких животных, – сказала Ксена. – Никто не думал, что мы возьмем на борт такое чудовище.
– Такое ценное, – хмыкнул Андрей, – то ты позволила ему передушить всю Миссию.
– Миссия – это не группа офицеров, а задание. И мы его выполнили. – Она подошла ближе и прислонилась плечом к свинцовой глади Атлантического океана. – Почему же ты не спросишь, какой из кораблей мы остановили?
– Это называется «остановили»? Вытряхнули в открытый космос триста человек. Как скисший горошек в помойное ведро. Хотя ты знаешь, я вот недавно подумал: сколько людей гибнут из-за того, что садятся пьяными за руль, или увлекаются наркотиками, или еще что-нибудь… тысячи глупых смертей ежедневно. Так почему бы не убить колонистов? Тем более, что проку от этой колонизации все равно не ожидается.
Он развел руками, и Ксена нахмурилась.
– Где твой крест?
– Я его свел. Тюремные татуировки не красят.
Андрей переменил позу, но даже не попытался встать, лишь устроил ноги поудобней. Он так и сидел в углу – голый, апатичный и тощий, будто пустой тюбик.
– Как тебе удалось проснуться? – с неподдельным интересом спросила Ксена.
– Ты убивать меня пришла, или что?
– Это я могла сделать сразу, как только ты вылез из капсулы.
– Серьезно? – удивился Андрей. – А, вы же меня об этом предупреждали, я помню. Ну тогда… Дура ты, Ксена.
– Каким образом ты проснулся? – повторила она.
– Завел будильник.
Ксена утомленно вздохнула.
– Правда, правда, – закивал Андрей. – Откуда же я мог знать, во сколько мне оттаивать? И в каком году, – добавил он с сарказмом.
– Особенно если учесть, что мы провели операцию раньше срока.
– Вот даже как?
– До Аномалии еще далеко, мы находимся в полете всего два года.
– Два года после старта? Землю, небось, уже захватили? – равнодушно проговорил он.
– Что за будильник? Ты управляешь своим организмом даже в коме?
– А ты любопытная! Если б ни война, была бы ученой теткой.
– Будильник, – терпеливо напомнила Ксена.
– Трайк, – тем же тоном ответил Андрей.
– Я поняла. У него часть твоих симбионтов, и вы связаны… через процессор «Колыбели»! Ты оставил у Трайка в подсознании что-то… что-то такое…
– Я сам не представляю, что это такое, и где оно. Я, видишь ли, вроде обезьяны у телефона: тыкаю куда-то наугад. Иногда попадаю.
– То же было и с Серым? Ты знал о нем, и приказал ему напасть на Трайка, чтобы передать своих симбионтов офицеру Миссии, – сказала Ксена. – Взяв тебя на борт, я не ошиблась. В тебе – наше будущее. Новые возможности, новые горизонты.
– Какая ты романтичная женщина, – кисло отозвался Андрей. – На гитаре, случайно, не играешь?
– Волков, смени тон.
– Я не Волков.
– Ты вообще никто!
Он скривил губы и неопределенно покачал головой: скорее «да», чем «нет».
– Хочешь лишить меня равновесия? – холодно спросила Ксена. – Хочешь, чтобы я выстрелила? Или нет, ты рассчитываешь, что я дезактивирую твоих симбионтов. Не за этим ли ты поднялся из ком-капсулы и устроил бойню? Другой причины быть не может.
– Ее и нет. Кроме одной. – Андрей выдержал паузу и, стараясь выговаривать четко, произнес: – Наалеа стина кинт лесс кинта.
– Что это?!
– То, что тебе сказал Трайк, когда ты бросала монетку, выбирая корабль.
У Ксены дрогнуло веко.
– Трайку эта процедура не понравилась, – продолжал Андрей. – Он предпочел бы что-нибудь менее легкомысленное, соответствующее моменту. Все-таки он, боевой офицер, убивал беззащитных колонистов. Он не решился тебе об этом сказать. Но у него это долго из головы не выходило.
Ксена резко шагнула назад.
– Да все уже, все! – рассмеялся он. – Трайк это сделал прямо в твоем присутствии. Там у вас такой квадратик из проволоки висит – суешь в него руку, и вуаля. Никаких кнопок, никакого кофе на клавиатуре. Рабочий контур, я помню. – Он подмигнул Ксене и, прекратив кривляться, процитировал: – «Суммарная масса фрагментов – минус два процента от исходной. Распространение по курсу продолжается». Это о каком корабле? О «Союзе» или об «Аполло»? А?! Это, ласточка моя, теперь касается и того, и другого.
– Ты бы не смог. Этому нужно учиться, – отрывисто произнесла Ксена.
– Я и не вникал. Просто заставил Трайка сделать то, что у него прекрасно получается даже в полуобморочном состоянии. Только не ходи туда! Когда я его отпустил, он покончил с собой. Диссамблер– не пистолет, мозги по стенам не раскидывает, но приятного все равно мало.
– Волков… Ты приказал Трайку остановить второй корабль? Ты уничтожил всех колонистов?.. Всех?!
– Колонизация отменяется. Хороших людей на Земле-2 не выросло, ну я и решил: пусть там вообще ничего не будет. Зато Земля-мать, Земля первая и единственная, поживет без ваших визитов. Я только не пойму, почему ваша халабуда, – Андрей обвел взглядом отсек, – до сих пор не рассыплется в прах. Ведь этого корабля нет, как нет Колыбели, нет Сферы, нет войны между Колыбелью и Сферой, нету долбаных симбионтов, нет тебя, нет мертвого Трайка и нет этого диссамблера, который не может меня убить, потому что либо я уже мертв, либо…
Андрей неожиданно обнаружил, что не слышит своего голоса. Ксена заговорила в ответ, некоторые слова можно было прочитать по губам, но ему не хотелось. Он понял, что для него сейчас важнее другое.
Погасший глобус был огромен, даже маленькие города занимали на нем какое-то место, и даже совсем крошечные населенные пункты были отмечены булавочными уколами, они выделялись на корявой серой поверхности. Казалось, стоит подойти ближе, и все вырастет, и каждая точка разверзнется гомоном улиц, рыком моторов, шорохом листьев, чьими-то родными голосами. Планета в отсеке остывающей «Колыбели» была безмолвной и темной, и уже не вертелась, но так Землю видели те, кто ее не знал. Андрей все видел иначе, он чувствовал, как она греет, он помнил, что везде живут люди, и жил среди людей сам – человек, у которого не осталось ничего, кроме имени.
