– Беда в том, что нам понадобится куда больше трех дней, – кусая губы, произнесла Мелани, – если только мы ничего не придумаем…
– Сейчас рвать на куски пленницу нет смысла, – обронил Бранд. – Он не отреагирует.
– Вот именно. Вместо страсти он демонстрирует всего-навсего легкую заинтересованность. А нам нужна настоящая страсть, такая, чтобы за ней голос разума и слышен не был…
– Не уверен, что у мирмикантропов есть разум в нашем понимании, – буркнул Бранд.
– Господи, Бранд, очнись! Какое еще понимание? – Мелани подалась вперед. – Что есть разум? Способность принимать решения при нехватке данных? На это иногда способна и кошка. Умение ставить задачи? Приличный компьютер сделает это лучше нас с тобой. Осознанный контроль над собой? Тогда Стаха следует немедленно посадить в клетку с табличкой «не дразнить». Чувство юмора? Тогда Георгу Шнайдеру не место среди нас, да и с тобой не все ясно… Мы понятия не имеем, что такое разум, Бранд, да нам, к счастью, и не нужны строгие определения. Требуется лишь подавить разум инстинктом, только и всего.
– С этим-то мы и не справились…
– ПОКА не справились, – поправила Мелани. – Думай, Бранд, думай.
– Когда мне говорят «думай», – криво ухмыльнулся Бранд, – я думаю только о том, что обязан думать, а в результате не думаю больше ни о чем.
– Тогда не думай ни о чем.
– Понял… Приступаю.
Несколько минут он молчал. Затем вздохнул:
– Пойдем сначала, а?
– Пойдем.
– Мы попытались превратить одного мирмикантропа в женщину, а другого – в мужчину. В какой-то степени нам это удалось. Но откуда следует, что между ними обязательно должна возникнуть симпатия?
– Да, собственно, ниоткуда, – пожала плечами Мелани. – Разве только из того факта, что других кандидатур просто нет. Не с людьми же… – Ее передернуло.
– Допустим, возникновение симпатии, а затем и бурной страсти между ними в принципе возможно, – продолжал Бранд. – Значит, мы что-то делаем не так или не учитываем каких-то факторов… Ты уверена, что они не могут общаться телепатически?
– Экранировка абсолютная.
– Ладно… Мы меняли длительность наших сеансов и время между ними. Мы вправе были ожидать, что после длительного перерыва он… ну, затоскует, что ли. Этого не произошло, так? По-моему, мы топчемся где-то рядом… черт, не могу сформулировать… Не хватает раздражителей?
– Тебе кофе или водки? – деловито спросила Мелани.
– Не мне. Мирмикантропу. Мы транслируем ему изображение и звук. Для человека этого хватило бы, но у них иная социальная организация и, соответственно, иные способы коммуникации. Да и фантазия, я думаю, победнее. Так… осязание отпадает… Как ты смотришь на то, чтобы протянуть между их камерами кишку и качать туда-сюда воздух?
Мелани подняла бровь:
– Феромоны?
– Угу. Главное, по этому каналу они не смогут договориться о взаимной координации действий, зато почувствуют состояние друг друга. Феромонных сигналов в сущности очень немного: «не дрейфь, я свой», «боюсь», «уйди прочь», «готов к спариванию» и еще несколько. Информативность их колоссальна именно в сочетании с иными способами коммуникации, в нашем случае со зрением и слухом. Попробуем?
– Чем черт не шутит…
Пленник встрепенулся, чуть только струя теплого воздуха из клетки пленницы коснулась его ноздней. Возле энцефалоскопа радостно пискнула Мелани. Мирмикантроп рванулся, силясь разорвать путы… и обмяк. Прошел час, потянулся другой.
– По-моему, он спит, – зло бросил Бранд. – Гаденыш над нами издевается.
– Он не спит, – возразила Мелани. – У него биотоки бодрствующего. Но ему все равно, понимаешь? Мы пробудили в нем всего лишь всплеск интереса, не больше. Один короткий всплеск.
Через час сеанс повторили. На этот раз Мелани не отметила никакой реакции. Пленник узнал, что где-то поблизости от него содержится самка, а не бесполая рабочая особь. Он принял это к сведению на уровне сознания и только. Расшевелить глубинные инстинкты не удалось.
Проще было бы руками раскачать скалу.
Слова «активная фаза» давно вертелись на языке. Первым их произнес Бранд.
– Не пора ли?..
– Я надеялась, что до этого не дойдет, – с тяжким вздохом призналась Мелани. – Убить мирмикантропа – это одно, это со всем нашим удовольствием. От иллюзий насчет святости любой жизни они нас давно излечили, но… Пытать, мучить – совсем другое дело. При их низкой чувствительности к боли кому-то из нас придется очень постараться… – Ее передернуло. – Ты сумеешь?
– А разве есть иной выход? – Бранд скорчил злую гримасу. – Придется суметь. А тебе, кстати, придется ассистировать. Извини, больше я здесь никому не доверяю, разве что Ираклию, но у него слабое сердце… Ты выдержишь?
Мелани оглянулась по сторонам, словно ища кого-нибудь, кто мог бы ее заменить. Затем кивнула.
– Тогда начнем прямо сейчас. Для начала – плеть?
– Зря потратим время – им плеть, как слону дробина. – Мелани покачала головой. – Для начала электроток, Бранд. И иглы, иглы под ногти… – Она вдруг истерически захохотала. – Пошли! Пошли скорее, не то я струшу и сбегу…
13
Невыспавшийся и злой, Стах сидел в центральной аппаратной, еще и еще раз осматривая ближайшие окрестности Цитадели – все ли чисто? нет ли где следов присутствия человека?
Следы, конечно, были. Разве может человеческая колония не наследить по всей округе? За тридцать-то лет! Никоим образом не может. Людям время от времени надо выходить на поверхность, детям медицина предписала дважды за период пульсации принимать натуральные солнечные ванны, чтобы не росли анемичными да рахитичными, – как будто нельзя обойтись искусственным ультрафиолетом! Нельзя, видите ли. Папаши-мамаши готовы часами драть глотки за право малышни побегать по траве, а Мелани их поддерживает: мол, необходим разумный компромисс между требованиями безопасности и насущными потребностями колонии. Вот ей – компромисс! Сколь отвратна человеческая самонадеянность: ура, мы нашли планету-убежище, мы хорошо спрятались, до нас доберутся не скоро… Вот вам – не скоро! И нет бы зарядить антигравы и слетать на выгул куда-нибудь подальше от Цитадели – норовят найти лужайку поближе, траву топчут, костер однажды разожгли, как троглодиты! Теперь, понятно, костров не жгут и небось ругают себя на все корки, а оставь вдруг враги планету в покое – надолго ли хватит осторожности? Через год начнется то же самое, если не хуже… Глупцы! Ослы! Добровольные мишени!
Можно сколько угодно делать вид, будто вон ту тропинку к ручью, по которой сейчас топает грузный лесной увалень, протоптали одни лишь животные, а выжженный в траве круг – вовсе не кострище, а след от удара молнии. Можно даже уговорить себя поверить в это. Беда в том, что чужаки не поверят.
