Анхела поспешила следом. Как странно: прежде ей казалось, что именно здесь ее истинное место, а сейчас она словно вступала на чужую территорию. Однако в комнате ровным счетом ничего не изменилось, — если не считать отсутствия нескольких принадлежащих ей вещиц.
Клайв убрал чемодан в шкаф, и демонстративный этот жест был исполнен глубокого смысла, — тем более, что распаковывать его Риджмонт не стал. А, напротив, захлопнул дверцу, повернул в замочке ключ, а ключ спрятал в карман.
«Вот только попробуй еще раз сбежать, взяв с собою лишь то, с чем пришла!» — говорил этот жест.
Не зная, как ей следует отреагировать, Анхела неуютно размышляла о будущем. Но вот Клайв шагнул к ней, одной рукою закрыл дверь спальни, другой — снял с ее плеча дамскую сумочку на ремешке. Каждое его движение было безупречно рассчитано; и нервы Анхелы предвкушающе завибрировали. А Клайв уже завладел ее рукой. И повлек молодую женщину к окну, где легким нажатием кнопки заставил опуститься жалюзи.
Комната погрузилась в сумеречный полумрак. В самый раз для неспешного обольщения… Развернув Анхелу лицом к себе, Клайв оглядел ее сверху вниз, — так, словно видел ее впервые, — и удовлетворенно выдохнул.
— А зачем закрывать жалюзи? — удивилась она. Риджмонт никогда прежде этого не делал.
— Для создания соответствующей атмосферы, — усмехнулся он. — Я хочу, чтобы твое внимание принадлежало мне безраздельно и полностью. Кроме того, я хочу отгородиться от всего мира, — на то время, пока мы напоминаем друг другу, какое бесценное сокровище едва не утратили.
— Мне очень жаль, — начала было Анхела. — Я…
— Никогда больше не говори мне этих слов, — резко оборвал ее Клайв. — Тем более по-английски. — Он передернулся. — Они всякий раз будут напоминать мне про твое холодное, бесчувственное, жестокое «прощай».
Конечно, Клайв имел в виду записку! У Анхелы комок застрял в горле. Она заглянула в изумрудно-зеленые, омраченные болью глаза — и чуть было не повторила запретных слов. Но удержалась — и вместо того вложила обуревающие ее чувства в нежный, трепетный, покаянный поцелуй.
Один легкий поцелуй повлек за собою другой, более затяжной и жадный, и вскорости в крови разгорелось пламя желания. И вот одежда упала на пол, и влюбленные принялись неспешно ласкать друг друга, заново узнавая и оценивая то, что едва не утратили.
Да, только это ей и нужно, говорила себе Анхела. Ей необходимо, чтобы этот мужчина смотрел на нее вот так, как сейчас, прикасался к ней так, как сейчас… хотел ее, нуждался в ней, не мог с ней расстаться! А все остальное — это лишь поощрительный приз, если угодно! Ведь в глазах его она читала любовь, пусть даже Клайв не спешил облечь свои чувства в слова.
Но, как сама она только что продемонстрировала, в словах надобности не было, пока в мире существовали и другие способы открыть свое сердце. Это — особый, неповторимый, бесценный дар, — дар, врученный только им двоим. Они предались любви — точно в первый раз. И по мере того, как один день неспешно перетекал в другой, Анхеле все больше казалось, будто у них — медовый месяц. Ведь они относятся друг к другу с такой трепетной нежностью, избегая всего, что могло бы омрачить их блаженство!
В конце концов, зачем нужна помолвка? На что сдалось предложение руки и сердца? Так, как есть — куда уютнее, куда отраднее. Именно такова и должна быть истинная любовь.
В понедельник Клайв вновь отправился на работу — со спокойной душой, зная, что, когда бы он ни вернулся, он застанет любимую дома. Анхела же с энтузиазмом принялась переоборудовать комнату для гостей в художественную мастерскую. Во вторник обе картины исчезли из прихожей, и молодая женщина мысленно взяла этот факт на заметку, собираясь спросить у Клайва, куда это они делись. Однако, вернувшись тем вечером, Риджмонт с порога вручил ей письмо от Анхеля Дорадо, — и все прочее вылетело у Анхелы из головы. В письме сеньор Дорадо признавал ее своей дочерью, просил прощения за свою возмутительную выходку и предлагал официально объявить о своем отцовстве, буде она того захочет.
— Ты его что, запугал? — осведомилась она у Клайва.
— Всего лишь помог ему понять собственные ошибки, — саркастически хмыкнул Клайв. — В конце концов, ты заслуживаешь, чтобы тебя оценили по достоинству. А уж что ты по этому поводу предпримешь, это зависит от тебя самой — и только.
— Стало быть, ты не будешь принуждать меня сделать публичное заявление? — В словах Анхелы явственно прозвучал вызов, и Клайв не замедлил успокоить любимую:
— Мне этот человек не нужен, родная, — тихо, но твердо проговорил он. — Я просто подумал, вдруг в один прекрасный день ты захочешь узнать его ближе.
— Ни за что! — отрезала Анхела. — У меня при одном упоминании его имени мурашки по коже бегают.
— Тогда спрячь письмо и забудь о нем, — посоветовал Клайв. — Он никогда больше тебя не потревожит, обещаю.
И Анхела в очередной раз задумалась про себя, какой такой властью обладает Клайв над самодовольным Анхелем Дорадо, чтобы диктовать ему условия? Какое оружие пустил в ход молодой Риджмонт, чтобы защитить свою возлюбленную? Но молодая женщина ни о чем не стала спрашивать. Зачем отравлять свое счастье вопросами, ответы на которые ей, по сути дела, не нужны?
В среду, как и планировалось, они поужинали с Крисом и Эстрельей, только что возвратившимися с морского побережья. Эстрелья сияла от счастья. Черные глаза ее искрились восторгом: она видела, что Анхела и Клайв решили, наконец, свои проблемы, в чем бы те ни заключались. Вечер прошел восхитительно. Словом, так, как встарь.
На протяжении всего четверга и пятницы Анхела обустраивалась в своей новой студии. Раз или два она с грустью вспомнила о маленькой черной коробочке, исчезающей в кармане у Клайва. Но тут же брала себя в руки и с удвоенной энергией принималась за дело. Она всем довольна. Она счастлива. Клайв всякий день и час дает ей понять, что Анхела Бланес — неотъемлемая часть его жизни. Клайв ее любит: в этом нет ни малейших сомнений.
И тут Клайв сам все испортил.
Все произошло так неожиданно, что Анхела даже не успела морально подготовиться к удару. И неудивительно: ведь целую неделю она жила в своем маленьком, искусственно созданном, изолированном мирке иллюзий и грез, напрочь позабыв об окружающем мире, отвыкая от реальности. Но вот в субботу, за завтраком, Клайв небрежно обронил:
— Сегодня вечером мы приглашены в гости. На прием, знаешь ли. Так что надо нам подыскать для тебя что-нибудь сногсшибательное…
В гости. На прием. Это означает многолюдное сборище. Там наверняка будут свидетели ее недавнего унижения в музее. Нет, ни за что.
— Нет, — еле слышно выдохнула она.
Оторвавшись от утренней газеты, Клайв вгляделся в побледневшее личико Анхелы — и задумчиво сощурился.
— Цвет — безусловно, красный, — пробормотал он себе под нос. — И что-нибудь возмутительно нескромное. Длинное, до полу. Облегающее. С открытой спиной и низким вырезом, так, чтобы все оценили твою потрясающую кожу.
