Разумеется, ее брак был самой натуральной глупостью, абсолютно необдуманным поступком из числа тех, которые обязательно совершают в юности. Черри влюбилась в шестнадцать лет, а в семнадцать переехала к своему парню. Целый год она упорно пыталась играть роль жены, они успели расписаться, но еще через месяц молодому мужу наскучила игра в семейную пару. Он ушел ранним утром, прихватив все ее сбережения.
Потом у нее тоже были мужчины. Не так чтобы много. Честно говоря, всего два. Как ни крути, она была нормальной, здоровой и молодой женщиной. Естественно, она испытывала желание, но никогда в жизни оно не было таким неистовым.
Полная потеря контроля. Страсть на грани исступления. Внезапная вспышка в мозгу, понимание того, что на свете нет НИЧЕГО важнее поцелуев Коннора Фотрелла.
Лучше не думать. Потому что тогда обязательно задумаешься о том, чем все это кончится, а это ничем не может кончиться…
Горячая рука Коннора легла ей на бедро. Он продолжал гнать машину, держа руль одной рукой, а другой медленно и настойчиво ласкал ее ногу…
Через минуту Черри Вейл впервые в жизни испытала полноценный оргазм и удивилась, что небо в итоге так и не обрушилось на землю.
Дом был погружен во тьму, если не считать серебряных потоков лунного света.
Коннор вынес Черри из машины на руках, потому что ноги ее не слушались. Она себя чувствовала слегка контуженной произошедшим с ней несколько минут назад, а потому не сопротивлялась, просто замерла на широкой груди Коннора и закрыла глаза.
Она знает, что все кончится. Жизнь научила ее этому. Да, эта ночь полна магии и чудес, но солнечный свет развеет магию, безжалостно осветит смятые простыни и холод в глазах мужчины…
Вот именно поэтому Черри просто запомнит эту ночь. Запомнит, как Коннор внес ее в дом, как поднимался по широкой лестнице в свою комнату, бережно прижимая к груди свой бесценный груз. Запомнит, как он целовал ее в эту ночь. Яростно, почти грубо – в ночном клубе, вырвав из рук Мигеля. Нежно, успокаивающе – в машине, на обочине дороги. Жадно, вкрадчиво и возбуждающе – по дороге в свою спальню.
Мать всегда утверждала, что Черри слишком крупная для того, чтобы быть танцовщицей. Сейчас, в этих могучих руках, она чувствовала себя маленькой и невесомой.
Он плечом открыл дверь в спальню, целуя, внес внутрь и осторожно опустил на пол.
– Черри…
Она поняла. Коннор осторожно и тактично интересовался, не переменила ли она своего решения. Нет, не переменила. Черри молча обняла его за шею и жадно поцеловала в губы.
Словно во сне, она чувствовала, как сильные, ловкие пальцы расстегивают пуговицы жакета, как шелк скользит по голым плечам и падает во тьму, на пол, как следует за ним многострадальный топ, затем юбка…
Коннор отстранился от нее, начал медленно раздеваться сам, не сводя с нее глаз. Черри таяла в этом взгляде. А потом у нее в ушах зазвучала музыка. Никто больше ее не слышал, потому что это была музыка ее сердца. Черри Вейл медленно подняла руки вверх, отчего ее груди приобрели такую форму, что Коннор слегка взвыл, и начала танцевать.
Она танцевала для Коннора, для мужчины, которого любила и хотела, для мужчины, который подарил ей восторг и наслаждение, страсть и безумие.
Волосы рассыпались по плечам, упали на безупречную грудь, и Коннор подумал, что не выдержит. Черри была хороша, как сон, как чудо, как несбыточная мечта, и она была рядом, только руку протяни.
Он подхватил ее на руки и бережно опустил на кровать, потом опустился сверху. Черри глухо и страстно застонала, открываясь навстречу желанной тяжести его тела, выгибаясь, словно лук в руках опытного стрелка.
– Люби меня. Пожалуйста, люби меня, Коннор…
И он ласкал ее все яростнее, целовал напрягшиеся соски, плечи, грудь, живот и бедра, то прижимался к ней всем телом, то отстранялся от нее, сдерживая свое возбуждение из последних сил, стремясь подарить ей как можно больше удовольствия, а потом неожиданно резко взял ее, и сильные стройные ноги Черри обвились вокруг его бедер, тела слились в едином ритме, он все ускорялся и ускорялся, и не было больше сил выдерживать этот ритм, но и остановиться было равносильно смерти, а потом он услышал счастливый вскрик Черри, и тут всего одна подлая и болезненная мысль уколола сознание, впрочем, всего на секунду, а потом их снова накрыло волной страсти и желания, и вот Коннор уже летит куда-то в небеса, и звезды вокруг него светят ярче солнца, а солнце заливает его расплавленным золотом волос Черри, и бесконечная синева неба отражает их общий крик счастья и любви…
Мысль осталась где-то на дне сознания. Затаилась, словно тарантул.
Сколько у тебя было мужчин, Черри Вейл? А?
Черри проснулась резко, словно ее толкнули. Солнце заливало комнату золотом.
Воспоминания о прошедшей ночи обрушились на нее радужным дождем, и Черри тихо и радостно рассмеялась.
Они занимались любовью до того самого момента, когда горизонт неожиданно обозначился во тьме золотой ослепительной полосой. Они любили друг друга до изнеможения, до полного истощения, когда следом, кажется, должна прийти смерть от усталости, но вместо нее, откуда ни возьмись, пробуждаются новые силы, и онемевшие губы вновь приникают к губам, а руки вновь ласкают горящую кожу…
Черри хотела встать, но могучие смуглые ручищи намертво стиснули ее, не давая пошевелиться.
– Останься. Я хочу проснуться, держа тебя в объятиях.
Это было ночью, но теперь в постели она была одна.
Неожиданно Черри помрачнела. Вот и все. Волшебная ночь закончилась. Она была потрясающей, но теперь всему конец. Почему так хочется плакать? Ведь Коннор не обманывал ее, потому что ничего не обещал…
– Привет.
Он стоял в дверях ванной, высокий, красивый до изнеможения, но уже не ее. Чужой. Коннор Фотрелл.
Господи, а как ей теперь одеваться? Ведь вся ее одежда, если можно так называть эти развратные тряпочки, разбросана по всей комнате!
– П-привет… я как раз собиралась… э-э-э…
– В ванной есть полотенца.
– Н-нет, я ведь… мне же недалеко идти… я приму душ у себя, только вот…
– Что такое?
– Я… мне…
Коннор проследил ее умоляющий взгляд, устремленный на разбросанные вещи, и внезапно стал мрачнее тучи.
– То есть мне выйти, да?
– Ну, если тебе не трудно, то…
– Вейл!!!
Она подпрыгнула в постели и упустила одеяло, которым прикрывала грудь в приступе непонятной стыдливости.
– Вейл, иди ты к черту!
– Я не понима…
– Все ты «понима», это я не могу понять!
– Но…
