Он поймал себя на том, что думает о парне по имени Джонни Ларч, с которым сидел в одной камере в самом начале срока и который рассказал ему о том, как однажды вышел из тюрьмы, отсидев за решеткой пять лет, имея в кармане сотню долларов и билет до Сиэтла, где у него жила сестра.
Джонни Ларч добрался до аэропорта, протянул билет женщине за стойкой, и та попросила его предъявить водительские права.
Он предъявил. Но срок действия его прав уже года два как истек. И она сказала, что не может принять их в качестве удостоверения личности. А он на это ответил, что, может быть, за руль с этими правами садиться уже и нельзя, но с какого, спрашивается, хрена, права перестали удостоверять его личность, и вообще, кто, с ее сраной точки зрения, перед ней сейчас стоит, если не тот человек, чья фотография вклеена в эти права?
На что она ответила, что с ее точки зрения ему стоило бы говорить немного потише.
И тогда он сказал, чтобы она уже выписала ему наконец этот гребаный посадочный талон, а то он за себя не отвечает, потому что ему не нравится, когда его не уважают. В тюрьме нельзя допускать, чтобы тебя не уважали.
Тогда она нажала кнопку, через несколько секунд появились ребята из службы безопасности и попытались сделать так, чтобы Джонни Ларч тихо покинул помещение, а он уходить не захотел, и пошла бодяга.
В результате в Сиэтл Джонни Ларч не улетел; следующие несколько дней он провел в городе, в барах, а когда сто долларов вышли под ноль, купил игрушечный пистолет и ограбил заправочную станцию. А взяли его в конце концов за то, что он мочился на улице. Так что Джонни оглянуться не успел, как вернулся назад, в тюрьму, доматывать срок до звонка, плюс еще чуток за эту самую заправку.
А мораль у этой истории, если верить Джонни Ларчу, была такова: если ты пришел в аэропорт, не выеживайся на тамошнюю публику.
— А ты уверен, что к данному случаю не применима следующая истина: «Поведенческая модель, действенная в узкоспециализированной среде, каковой является тюремная, за ее пределами может оказаться не только неадекватной, но и опасной для носителя»? — спросил Тень, когда Джонни Ларч рассказал ему эту историю.
— Да нет, я тебе о чем толкую-то, братан, — сказал в ответ Джонни Ларч, — с этими сучками в аэропортах лучше вообще не связываться.
Тень вспомнил этот разговор, и ему захотелось улыбнуться. Срок действия его собственных прав должен был закончиться через несколько месяцев.
— Автовокзал! Все на выход!
В здании воняло мочой и пивной кислятиной. Тень сел в такси и сказал водителю, чтобы тот отвез его в аэропорт. И пять долларов сверх счетчика, если он это сделает молча. Домчались они за двадцать минут, и водитель молчал как рыба.
Потом Тень шел, нога за ногу, через ярко освещенное пространство терминала. Его терзали сомнения насчет электронного билета. То есть на пятницу-то он, конечно, действителен, а вот как насчет сегодня? Вся эта электронная дребедень по определению казалась Тени — ну как будто фокусник наколдовал, и в любой момент оно возьмет, и исчезнет.
Впрочем, в кармане у него был бумажник, в первый раз за последние три года, а в бумажнике три просроченных кредитки и еще одна, Visa, действительная до конца января: этому обстоятельству он удивился и порадовался. У него был номер билета. А еще он вдруг понял, что стоит ему добраться до дома, как все будет в порядке — так или иначе. И с Лорой тоже все будет в порядке. Может, им просто очень нужно было, чтобы он откинулся на пару дней пораньше, мало ли какие дела они там втихаря обделывают. Или еще вариант: извлекли из покореженной машины тело какой-нибудь другой Лоры Мун и все перепутали.
За стеклянными стенами терминала блеснула молния. Тень поймал себя на том, что затаил дыхание и чего-то ждет. Вдалеке громыхнул гром. Он выдохнул.
Из-за стойки на него подняла усталый взгляд женщина, белая.
— Добрый вечер, — сказал Тень. Ты первая незнакомая женщина из плоти и крови, с которой я заговорил за последние несколько лет. — У меня тут номер электронного билета. Должен был лететь в пятницу, а приходится вот сегодня. На похороны.
— Мм. Примите мои соболезнования. — Она пошуршала по клавиатуре, посмотрела на экран, нажала еще несколько клавиш. — Все в порядке. Я посажу вас на рейс в три тридцать. Его могут отложить из-за грозы, так что следите за информацией на табло. Багаж сдавать будете?
Он снял с плеча сумку.
— Такую ведь можно и не сдавать, правда?
— Да, конечно, — сказала она. — У вас есть какое-нибудь удостоверение личности?
Тень показал ей права.
Аэропорт был не бог весть какой большой, но людей по залу бродило удивительно много. Он стоял и смотрел, как беспечно люди оставляют на полу чемоданы, засовывают бумажники в задние карманы брюк, вешают сумки — не глядя — на спинки кресел. И тут до него дошло, что он уже не в тюрьме.
До начала посадки еще полчаса. Тень купил треугольничек пиццы и обжегся о расплавленный сыр. Потом взял сдачу и пошел к телефонам-автоматам. Позвонил Робби, на «Силовую станцию», но на том конце провода был только автоответчик.
— Привет, Робби, — сказал Тень. — Мне тут сказали, что Лора умерла. И выпустили пораньше. Еду домой.
А поскольку людям вообще свойственно ошибаться, и он сам был тому свидетель, он набрал свой домашний номер и послушал голос Лоры.
— Привет, — сказала она, — меня сейчас нет дома и к телефону я подойти не могу. Оставьте сообщение, я вам перезвоню. И — доброго вам дня.
Тень так и не смог выдавить из себя ни слова.
Он сидел в пластмассовом кресле возле выхода на посадку и сжимал сумку так крепко, что у него заболела рука.
Он вспоминал о том, как впервые увидел Лору. Он даже не знал тогда, как ее зовут. Она была подружкой Одри Бертон. Тень с Робби сидел в кабинке в «Чи-Чи», и тут вошла Одри, а сразу за ней — Лора, и Тень поймал себя на том, что внимательно на нее смотрит. У нее были длинные каштановые волосы, а глаза столь пронзительно голубые, что ему поначалу показалось, что она носит цветные контактные линзы. Она заказала клубничный дайкири, заставила Тень попробовать коктейль и покатилась со смеху, когда он и впрямь отпил глоток из ее бокала.
Лоре нравилось, когда другие люди пробуют то, что пробует она.
В тот вечер он поцеловал ее на прощанье; от нее пахло клубничным дайкири, и с тех пор ему больше никого не хотелось целовать — только ее.
Какая-то женщина объявила посадку на его рейс, и первыми вызвали пассажиров, чьи места были в том же ряду, что и у него. Его посадили в самом хвосте, рядом оказалось пустое кресло. По борту самолета непрерывно барабанил дождь: он представил, как на небе сидят сейчас маленькие дети и швыряют вниз сухой горох, горсть за горстью.
Он заснул, едва самолет оторвался от земли.
И оказался в каком-то темном месте, и на него пялилось непонятное существо с бизоньей головой, огромной и косматой. Тело у него было человечье, мужское, обильно умащенное жиром.
