Вот это Богдан понял сразу.
– И силу? И… мозги?
– Нет, это у тебя не получится. Ни физическую силу, ни ум ты забрать не сможешь. Только эмоции, чувства. Но поверь, это тоже немало. И тогда ты перестанешь быть средним. Ты станешь самым счастливым человеком в мире.
У Богдана захватило дух.
– А те люди, у которых я заберу?..
– Что ты заберешь, то у них исчезнет.
Богдан нахмурился.
– Ты считаешь, что это несправедливо? – спросил Голос. – А когда ты корчился от боли, когда с трудом мог поговорить с мамой, когда ровно пройти не мог? Ведь остальные в это время наслаждались жизнью! И у них ничего не болело! Это разве было справедливо?
Голос говорил с таким жаром, что Богдан понял – сам Голос тоже кем-то обижен и страдает от несправедливости.
– Не знаю, – ответил Богдан.
– Не буду давить, – Голос вдруг стал усталым. – Ты сам решай. Все теперь в твоих руках.
Черный столб начал колыхаться в розовой жидкости, распадаясь на кляксы.
– А мы еще поговорим? – спросил Богдан.
– Как захочешь. Все в твоих руках. А пока – наслаждайся.
Пленка вокруг мальчика растворилась, и он понял, как это здорово – дышать розовой водой. Она пахла чем-то пряным, а на вкус напоминала чернослив. Богдан рассмеялся и поплыл…
* * *
Родители вернулись в воскресенье вечером. Богдан не встал с тахты, чтобы их встретить – не смог.
– Ты чего бледный такой? – всполошилась мама. – И запах какой-то странный. Испортилось что-то?
Она бросилась на кухню.
– Заболел? – папа участливо подсел рядом с Богданом.
– Отравился, – буркнул тот.
– Ничего себе! – крикнула с кухни мама. – Он все съел!
– Понятно, – усмехнулся папа. – Ты, Данька, не отравился. Ты, пардон, обожрался!
Потом Богдану чистили желудок, поили активированным углем и настоями всяких травок. Он не сопротивлялся. На все вопросы отвечал, что проголодался, наелся, а потом его тошнило.
Правду рассказывать было невозможно. Не расскажешь ведь, что тошнило его еще до того, как он опустошил холодильник. Строго говоря, он не заметил ничего, когда очнулся в коридоре. Только запах какой-то странный. И очень хотелось есть. Богдан даже не разогревал мамины запасы, стоял у холодильника и ел, ел. А потом зашел в комнату… Все воскресенье он наводил порядок. Периодически ему снова становилось плохо, он бегал в туалет, и снова вычищал свою комнату.
Напившись угля с травками, Богдан снова лег, но не в своей комнате, а в зале – на свою тахту он уже смотреть не мог. Мама еще раз перемыла детскую, но убедить сына вернуться туда не смогла.
Нюшка осталась у бабушки, поэтому родители весь вечер суетились возле сына, но его ничего не радовало. Единственное, что согревало сейчас Богдана – мысль о том, что завтра он сопрет у кого-нибудь кусочек радости.
* * *
Богдан сидел за задней партой и весь первый урок присматривался, на ком бы поэкспериментировать. Выбрал Варьку Ахремчик. Она все время улыбалась. На уроках, на переменах, домой шла – все время рот растянут, как резиновый. Значит, настроение у нее всегда хорошее. Именно то, что сейчас нужно Богдану.
На перемене он подошел к ней со спины. Так было проще, потому что все одноклассники боялись великовозрастного детину с задней парты, хотя он их и пальцем не трогал. Он вообще с ними не общался.
Богдан подошел к Варьке и осторожно погладил по голове. Одноклассники на него вылупились (с безопасного расстояния), сама Варька замерла, словно суслик, который притворяется пеньком, увидев на земле тень коршуна. Но Богдану было не до того. Он жадно шарил по Варькиной головке в поисках халявного счастья.
Страх… Синий, пульсирующий пузырь.
Светло-желтая лужа, еле плещется… Усталость…
Серый, неподвижный, очень вязкий туман… Печаль…
И никакого счастья.
Секунду… А это что? Что-то пронзительно-зеленое, тоненькое, как стебелек, жадно к нему тянется. Богдан даже руку отдернул, чтобы оно в него не вцепилось. Если бы он чуть-чуть лучше знал людей, то понял бы, что наткнулся на жажду любви. Варька очень хотела, чтобы ее любили. Хоть кто-нибудь. Хоть этот страшный большой мальчик с задней парты.
– Извини, – глупо сказал Богдан, – обознался.
Варька медленно повернулась к нему. В глубине ее огромных серых глаз угасало что-то пронзительно-зеленое.
* * *
Он провел еще несколько опытов и убедился, что улыбкам верить нельзя. Даже смеху верить нельзя, особенно громкому. Все эти улыбки и смешки могут прятать за собой такое… Богдану даже вспоминать об этом не хотелось. Тем более не хотелось забирать это себе.
Богдан стал всматриваться в глаза. И почти сразу нашел нужные – яркие карие глазищи. Они так светились изнутри, что казались янтарем на солнце. Глаза-янтарики принадлежали старшекласснице, но ростом она была не выше Богдана.
Он протянул руку к ее волосам, еще не зная, как объяснит свой странный жест.
Старшеклассница уставилась на него, как на оживший вдруг шкаф.
– Извините, – сказал Богдан, слегка ее поглаживая, – вы очень красивая.
Девушка от неожиданности потеряла дар речи, и Богдан спешил этим воспользоваться, гладил и гладил ее. Наконец – то, что нужно! Радость, пурпурная и пузырящаяся, как манная каша на огне, много радости.
– Я чуть-чуть! – бормотал Богдан. – Я чуть-чуть… Извините.
Тут старшеклассница очнулась и оттолкнула противного мальчишку.
– Иди отсюда! – закричала она. – Псих какой-то! Всю прическу испортил!
Богдан отошел, блаженно улыбаясь, и уже издали услышал, как девушка жалуется подошедшей подруге:
– Я специально прическу сделала… ну ты в курсе…
– Ты же сегодня встречаешься с…
– Вот именно! А этот дебил подошел и руками хватает! Все настроение испортил!
Богдан не обиделся ни на «психа», ни на «дебила», но понял, что со старшеклассниками лучше не связываться. Девчонки еще ладно, а пацаны могут и по шее накостылять.
На следующей перемене он спустился на второй этаж, где с воплями носились по коридорам мальки из начальной школы. И тут уж оторвался! У этих сопливых столько радости и бодрости, что подзаряжаться можно от любого. Отловил одного-двух, потрепал по голове – и чувство такое, как будто батарейку проглотил! Хочется самому прыгать и лупить девчонок по голове портфелем.
Мальки, правда, от него отходили слегка присмиревшие, ну так что? Через пять минут развеселятся. Вон Богдан в их возрасте только ковылять мог, да и то – с папиной поддержкой. Так что все справедливо!
