– Аннушка – это Андрюшкина сестра? – Олег в растерянности смотрел на старушку. – Нам ничего не говорили.
– Не родственники они никакие, – бабушка разогнулась, отставив швабру и уперев руки в бока. – Просто любовь.
– Какая еще любовь?! – Олег стоял, обескураженный.
– Самая обычная, когда друг за друга горой. – Старушка торопливо вытерла о передник натруженные ладони. – Ну, чего замерли? Забирать, так двоих! Пойдемте скорее, я вас к директору отведу. К Ивану Семеновичу. Он меня уважает, глядишь, и послушается старушку.
Глава 10
– До сих пор не могу поверить, – Молчанова, стоя на полу на коленях, торопливо запихивала в сумку памперсы, бутылочки, соски, новую, выстиранную и выглаженную, детскую одежду, – Аннушка вылитая Дашка в младенчестве. Ты слышал? Я ее пока в доме ребенка кормила, несколько раз по ошибке «Дашенькой» назвала.
– Не просто слышал, – Олег улыбнулся, погладив жену по растрепанным волосам, – я вас тихонько на видео в телефоне записал. На память. Теперь каждый день смотрю.
– Ах, ты! Папарацци. Предупреждать надо!
– Да ты так занята была, что не хотелось тебе мешать. – Олег залез в Машину сумку, вытащил оттуда огромную пачку подгузников, открыл ее, извлек десять штук, положил их обратно, а пачку отставил в сторону. – Можно подумать, ты сама нас с Дашкой и ребятами без конца не фотографировала? Каждую секунду: «повернитесь, улыбнитесь».
– Так я для истории! Теперь хоть фотографии смотрю, а то совсем бы тяжело было, – Молчанова задумчиво взяла пачку подгузников, – скучаю без них безумно. Как они там без нас? Подожди-ка, ты почему в моей сумке роешься? Я лучше знаю, что нужно брать!
– А я лучше планирую. – Он забрал у нее подгузники и отставил подальше. – Через четыре часа вылетаем, там сразу едем в дом ребенка, берем документы, в пятнадцать часов у нас суд. Потом забираем детей. Если все хорошо, покупаем билеты на поезд в Москву. Утром мы дома. По пять штук на нос на одну ночь за глаза хватит!
– Тоже мне, опытный отец! А вдруг с документами что-то не так? Вдруг суд не состоится?
– Закрутилось-понеслось… – Олег поднялся с пола. – Маруся, все у нас с документами в порядке. Все справки-заключения мы обновили. А вот если «что-то не так», детей все равно не отдадут. И подгузники не помогут. К тому же этого добра и там в магазинах хватает.
– Там у нас времени не будет! – Она вдруг перестала складывать вещи и застыла, испуганно глядя на мужа. – Что значит «не отдадут»? Ты забыл, как Андрюшка с Аннушкой радовались, когда нас видели? Они же тоже, наверное, скучают… У меня лично такое чувство, что мы не одну неделю были вместе, а целую жизнь. И потом расстались из-за этих бумаг.
– Отставить панику. – Он взял жену за руку. – Все хорошо. Мы получим заключение суда и заберем детей.
– Олег, точно не может быть по-другому? – Она до боли сжала его ладонь. – У меня только сейчас, впервые в жизни, появилась уверенность, что все идет как надо. Все в жизни правильно. Никаких сомнений, что наше место рядом с этими детьми.
– Так и есть!
– Удивительно, – Маша мечтательно улыбнулась, – когда беру на руки Аннушку или Андрюшку, чувствую такое спокойствие, такую необъяснимую силу…
– Маруся, – Олег поцеловал жену в макушку и поднялся с пола, – надо поторопиться. Такси через тридцать минут.
Свободного времени у них в тот день не оказалось ни секунды: не успели даже повидать Андрюшку с Аннушкой до заседания суда. Можно было встретиться минут на пять, но Маша сама не захотела: во-первых, боялась передать детям свое сумасшедшее волнение, а во-вторых, вбила себе в голову, что это плохая примета. Лучше было прийти в дом ребенка уже с решением суда и сразу забрать детей с собой. Раз и навсегда.
Они носились по городу на такси, добирали документы – из дома ребенка, из опеки. Взвинченные и взволнованные, не заметили, что Иван Семенович, который выдал им под роспись бумаги для суда, как-то странно посмотрел, словно раздумывал: сказать – не сказать. На заседание приехали рано: целый час сидели в коридоре на неудобной деревянной скамейке, не замечая голодного урчания в желудках, и переживали, как перед главным экзаменом в жизни.
Молчанова давным-давно и думать забыла обо всем, что мучило ее раньше – характер, гены, совместимость, наследственность, скрытые болезни. Стоило ей несколько раз встретиться с Андрюшкой и Аннушкой, провести с ними время, поиграть, подержать детей на руках, как все сомнения улетучились. Она чувствовала себя так, словно влюбилась.
Даже слова психоневролога, к которому они с Олегом возили ребят для независимого обследования, не произвели на нее особого впечатления.
– Вы же понимаете, что алкоголь в период беременности – это большой риск?
– Понимаю, – Маша коротко кивнула, продолжая натягивать на неугомонного Андрюшку штанишки.
– Никто не знает, что обнаружится к трем годам. Пока эти дети как кот в мешке.
– Все дети как кот в мешке. – Она улыбнулась врачу. – Иногда родителей ждут такие сюрпризы…
Сейчас, перед дверью зала заседаний номер три, она мечтала лишь об одном: чтобы суд вынес положительное решение. Все страхи были связаны только с тем, что что-то вдруг может пойти не так. И снова придется лететь в Москву, снова тратить время на сбор документов. А Аннушка с Андрюшкой будут все это время ждать их в доме ребенка.
Наконец, судья явилась – привлекательная женщина на высоченных каблуках и с кокетливой прической продефилировала к заветной двери, которую Олег с Машей гипнотизировали на протяжении последнего часа. Вечерний макияж, розовый шелк, выглядывавший из-под строгой мантии, ясно говорили о том, что на вечер у дамы грандиозные планы. В таком наряде служительница Фемиды смотрелась бы забавно, но выражение ее лица не допускало и мысли об улыбке: суровый взгляд пронзительных глаз буравил заявителей из-под плотно сведенных бровей. Молчанова не могла избавиться от идиотского ощущения: словно она собиралась совершить что-то незаконное, хотела присвоить себе детей, которые по праву принадлежали другим женщинам.
Наконец их пригласили в зал заседаний. Внизу, по левую сторону от возвышения, на котором было место судьи, расположилась секретарша: молоденькая девушка в причудливом канареечно-желтом платье. Сотрудница опеки, разряженная словно на дискотеку, сидела в дальнем углу. Присутствующих подняли, судья гордо прошествовала из временного укрытия к своему трону. Складывалось такое впечатление, что зал суда служил сотрудницам заодно и подиумом.
Только женщина-прокурор, занявшая стол возле двери, отличалась форменной строгостью: волосы зализаны и собраны в узел; ни расстегнутых пуговиц, ни украшений.
Закрытое заседание началось. Сначала долго и монотонно зачитывали перечень документов, приложенных к заявлению. Потом – выдержки из характеристик и заключений. Затем дали слово заявителям. Маша, у которой ноги подкашивались от страха, вздохнула с облечением, когда Олег, успокаивая, положил ей на мгновение руку на колено и сам поднялся со стула. Он отвечал на вопросы прокурора, которого интересовали условия и детали жизни семьи. Обращался к судье, дисциплинированно добавляя к каждому высказыванию «ваша честь». Объяснял, что в их решении об усыновлении нет указанного в бланке заявления мотива «по медицинским показаниям». Зато присутствует горячее желание поделиться с маленьким человеком благополучием, дать ему шанс на счастливую жизнь.
