– Бывает и так, – он ничуть не обиделся, – туристам сойдет. Слушай, если ты столько дней в Праге, даже и не знаю, чем тебя угостить. Все уже пробовала, наверное?
– Нет. – Катя пожала плечами. Ей было безразлично, что есть. – Мы с мамой не ходим в кафе. Я себе с завтрака булки ворую.
– А-а, – он пропустил жалобу ребенка мимо ушей, – тогда вепрево колено? И какой-нибудь десерт. Да? У них такая выпечка, такие торты! Я первое время не мог остановиться, пришлось потом на диету сесть.
– Мне не грозит, – все больше замыкаясь, пробурчала Катька.
Ей стало обидно, что отец не понимает того, что творится у нее на душе. Не слышит ее настроений. Какие там торты! Они с матерью питаются одной детсадовской кашей и жидкими тефтелями, которые она таскает с работы. Все как четыре года назад. Ничего у них в жизни не изменилось.
– Это точно! Ты молодец!
Отец глупо радовался тому, что может доставить удовольствие дочери, и даже не пытался проникнуть глубже. А Катя чувствовала, что она все-таки отвыкла от него и потому не может сказать вслух всего, что накипело внутри. Не осмеливается задать главный вопрос.
Они шли по улице, которую Катя уже хорошо знала. Называлась она Нерудовой и вела прямо к Пражскому граду и Градчанской площади – оставалось только подняться вверх по крутой лестнице налево или по резко уходящей к замку дороге направо. Но до подъема они с отцом не дошли. Свернули на соседнюю улочку и оказались у невзрачного входа в подвал. На стене было написано странное слово Sklep.
– Нам сюда. – Отец распахнул перед ней дверь и, заметив испуг девочки, улыбнулся: – Не бойся! Это просто кафе.
Катя спустилась по узкой железной лестнице в полутемное помещение со старыми неровными стенами. Оно было похоже на пещеру с небрежно отесанными боками. В небольшом зале стояли деревянные лавки и столы.
– Прости, не слишком красиво, на любителя, – извинился отец, – зато здесь отлично кормят.
Девочка промолчала.
– Садись сюда. – Он тоже опустился на лавку и привычным движением раскрыл меню, которое уже лежало на столе. – Так чем тебя угостить?
– Без разницы.
– Будешь вепрево колено?
– Не знаю. А что это?
– Лучше один раз увидеть! И съесть. А на десерт? Торт, штрудель…
– Мороженое, – брякнула Катя, чтобы он наконец отстал со своей едой.
Отец быстро протараторил названия блюд официанту, который, казалось, обладал сверхестественной способностью возникать из ниоткуда. Катя услышала в беглой речи папы только одно знакомое и смешное слово – «змрлзина».
Как только мужчина отправился выполнять заказ, отец приступил к дурацкому допросу, которого девочка боялась больше всего.
– Как у тебя в школе успехи?
– Так себе, – буркнула Катя, глядя в стол.
– Почему?
– Неинтересно. И учителя придурки.
– Почему?! – Казалось, отец искренне удивился, словно сам никогда не учился или у него отшибло память.
– Орут. Не могут с нами справиться, вот и бесятся.
– А вы не выводите их из себя!
Катя ничего не ответила. Как и все взрослые, отец моментально влез с очередным «мудрым» советом. А она-то надеялась, ему захочется узнать, какая теперь у нее на самом деле жизнь.
– Что еще новенького?
Очередной умный вопрос. Четыре года они не виделись, не разговаривали друг с другом. Что может быть «новенького»?! Друзей и подруг у нее в школе по-прежнему не было. Там Катьку Шварц считали лохушкой: денег у нее никогда не водилось, ни в кино, ни в «Макдоналдс», ни по магазинам она с девчонками не ходила. Учиться за последний год стала хуже, окончательно съехала на тройки. Одевалась вечно как нищенка. Что еще новенького…
– Бабушка умерла, – тихо сказала Катя.
– Господи, – папа расстроенно заморгал, – как же так?!
– Болела…
– Жалко Галину Сергеевну! Такая женщина замечательная.
– Была, – добавила Катька еще тише, едва остановив слезы. – И всех нас любила.
– Как у деда здоровье? – Отец торопливо переключился на безопасную тему.
– Что ему будет…
– Так и живет на даче?
– А куда его девать-то? С мамой они в один миг друг другу горло перегрызут, – она расстроенно отмахнулась: не то говорил отец и спрашивал не о том.
– А у Лены…
– Это уже нечестно, – Катька не выдержала, – сам теперь рассказывай, как живешь! Я тебя столько лет не видела!
– Ах, да, – отец сразу заулыбался, – мне повезло! Я наконец-то живу как мечтал. Первое время, конечно, тяжеловато было. Денег не особенно хватало. А потом словно чудо произошло. Стали на разные проекты приглашать, картины начали продаваться. И главное… – Он осекся.
– Что? – Катька ревниво на него взглянула: дурное предчувствие резануло по сердцу.
– Ладно, ты уже взрослая. – Он взял в руки бумажную салфетку и стал складывать из нее кораблик. – Я встретил женщину. И очень ее люблю.
– Не понимаю тебя. – Щеки Кати стали пунцовыми.
– Она чудесная женщина. Тоже художник. Вот уже целый год мы живем вместе. У нее под Прагой…
– Тот самый прекрасный домик?! – Катька не дала ему договорить: ненависть выворачивала ее наизнанку; она захлебывалась словами: – Значит, дед был прав?! Ты самый настоящий альфонс!
Глаза отца неприятно сузились, он поднял на дочь тяжелый взгляд.
– Зачем же ты так? Это, мягко говоря, не твое…
– Ты на моей маме женат! Не имеешь права!
Вошел официант, они оба разом замолчали и отпрянули от стола. Катька тяжело дышала, словно пробежала без остановки несколько километров, ее лихорадило. Некстати явившийся мужчина тем временем торжественно водрузил между ними огромную доску с имитацией вертела, пронзившего огромную, зажаренную до хрустящей корочки свиную ногу. От горячего мясного духа девочке стало дурно.
– Я это не буду! – Катька зажала нос.
– Как хочешь…
Отец молча, не глядя на дочь, отрезал кусок и положил себе на тарелку. Катька до последнего момента не верила, что он сможет спокойно есть – саму ее колотило так, что зуб на зуб не попадал. Но Виктор уплетал свое мясо как ни в чем не бывало. Только темный взгляд, зафиксированный в одной точке, выдавал его напряжение.
Катька отдышалась и стала лихорадочно соображать, как спасти ситуацию. Если ничего не сделать сейчас, он уйдет. А ей придется снова жить с мамой.
– Прости… – Она едва выдавила из себя одно-единственное слово, ей было трудно извиняться перед тем, кто сам во всем виноват.
– Ничего. – Отец натянуто улыбнулся. – Мы давно не виделись, отвыкли друг от друга.
