Чернота.
Очнувшись на полу трейлера, я моргнул глазами, открыл их и уставился в темноту.
— Лесли:
Я лежал на полу, тяжело дыша, мое лицо было влажным от слез. Она сидела там же, на кровати.
— С тобой все хорошо? — спросила она. — С тобой все в порядке?
Я поднялся с пола, устроился рядом с ней, придвинувшись как можно ближе, и крепко ее обнял.
— Я не хочу покидать тебя, маленькая вуки, я никогда не покину тебя, — сказал я. — Я люблю тебя.
Она едва заметно пошевелилась. Наступила тишина, и казалось, что навсегда.
— Ты… что? — переспросила она.
Тридцать четыре
Уже после двух часов ночи, позабыв о разногласиях, мы лежали на нашей двуспальной кровати и разговаривали о цветах, изобретениях и о том, какой могла бы быть наша идеальная жизнь. Я вздохнул и сказал:
— Помнишь мое старое определение? Что родная душа — это тот, кто всегда соответствует всем нашим потребностям?
— Да.
— Тогда я полагаю, что мы — не родные души.
— Почему? — спросила она.
— Потому что у меня нет потребности спорить, — сказал я, — у меня нет потребности бороться.
— Откуда ты знаешь? — сказала она мягко. — Откуда ты знаешь, может, это единственный способ для тебя чему-нибудь научиться? Если бы борьба не была нужна тебе для того, чтобы извлечь урок, ты бы не создавал так много проблем! Иногда я не понимаю тебя, пока ты не рассердишься: и разве не бывает так, что ты не знаешь, что я имею в виду, пока я не начинаю кричать? Всегда ли соблюдается правило, что мы можем учиться только с помощью приятных слов и поцелуев?
Я удивленно заморгал:
— Я думал, что общение родных душ совершенно в любой момент, поэтому как же они могут ссориться? Ты хочешь сказать, вуки, что в этом совершенство? Ты хочешь сказать, что даже когда мы сталкиваемся, — это волшебство? Что столкновение материализует понимание между нами, которого не было раньше?
— Да-а, — сказала она в золотистых сумерках, — жизнь с философом:
Тридцать пять
На следующий день в полетном списке мой планер оказался двадцать третьим в очереди на взлет, предпоследним. Крылья заполнены водой для балласта, спасательное снаряжение на борту, опознавательные знаки установлены и поворотные устройства проверены. Лесли передала мне карты, список радиочастот, поцеловала меня, пожелала удачи и опустила вниз фонарь кабины. Я зафиксировал ее изнутри. Я откинулся в полулежачее кресло пилота, проверил рычаги управления, утвердительно кивнул, послал ей последний воздушный поцелуй, покачал рулевые педали из стороны в сторону. Теперь вперед, буксирный самолет, вперед!
Каждый взлет отличается от других, но в то же время каждый является таким же замедленным катапультным взлетом с самолетом в качестве буксира. Сильный поток мелкого мусора и рев от самолета впереди, когда он натягивает буксирный трос. Мы сдвигаемся вперед на несколько футов, затем быстрее, быстрее. Скорость дает возможность управлять с помощью элеронов, педали, подъемных устройств, и вот планер отрывается колесами от земли и ждет, пока буксир закончит разгон и начнет подниматься вверх.
Лесли проказничала сегодня утром, щедро окатывая меня ледяной водой, когда я меньше всего этого ожидал. Она была счастлива, и я тоже. Какая это была бы трагическая ошибка — стремиться к тому, чтобы покинуть ее!
Через пять минут подъем закончился, я спикировал, чтобы ослабить натяжение троса, и, потянув за рычаг, легко освободился от буксира.
Вблизи аэродрома был один хороший восходящий поток теплого воздуха, густо заполненный планерами. Я изнемогал от жары в кабине. Впереди был целый вихрь планеров. Но я был одним из последних на взлете и не мог целый день ожидать подъема. Я был нетерпелив, но внимателен. Смотри по сторонам, думал я, будь начеку!
Крутой разворот. Быстрый разворот. Я оказался в центре потока воздуха и начал быстро подниматься вверх: пятьсот футов в минуту, семьсот. Смотри по сторонам.
Моя шея ныла от быстрых поворотов то влево, то вправо, высматривания, рассчитывания. Швейцер скользнул ниже меня, круто повернув.
Она права. Я действительно создаю проблемы. У нас были неприятные мгновения, но разве у кого-то их нет? Приятные мгновения великолепны, они просто: Смотри по сторонам!
Циррус вверху слишком резко повернул и круто пошел вниз, приблизился ко мне на тридцать футов, его крыло как гигантское лезвие устремилось к моей голове. Я рванул рычаг вперед, уходя вниз и в то же время уклоняясь от планирующего подо мной.
— Вот как ты собрался летать! — сдавленно пробормотал я. — Ты собираешься меня потеснить!
Я снова вернулся в круговорот поднимающихся планеров и посмотрел на верхнюю часть этого цилиндра диаметром с полмили. Немногие пилоты, думал я, когда-либо видят такое. Когда я смотрел, вверху началось какое-то странное движение. Это был планер, идущий штопором вниз среди других планеров! Я видел и не мог поверить своим глазам: как это глупо и опасно — делать штопор среди такого большого числа аэропланов!
Я прищурился от солнца. Планер не пикировал для развлечения, он падал, потому что потерял крыло.
Смотри! Не один падает — два! Два планера, потеряв управление, опускались прямо вниз по направлению к моей кабине.
Я дернул рычаг влево, нажал до отказа на левую педаль и устремился прочь, подальше от опасности.
Дальше за моим правым крылом пронеслись, беспорядочно кувыркаясь, два столкнувшихся планера. Вслед за ними пролетело целое облако обломков, ленивых осенних листьев, кружащихся на лету.
Радио, которое молчало минутами, вдруг закричало:
— Воздух! Внимание, воздух! Прыгайте! Прыгайте!
И что пользы им говорить, — думал я, — по радио, чтобы они прыгали? Когда твой аэроплан развалился на куски, разве мысль о парашюте не приходит в голову довольно быстро?
Среди обломков падающих планеров было тело человека, неуклюже падающее вниз. Оно падало довольно долго, затем нейлон замелькал за ним, наполняясь воздухом. Он был жив; он потянул за кольцо раскрытия парашюта. Хорошо сработано, парень!
Парашют раскрылся и беззвучно поплыл в направлении скал.
— Появилось два парашюта! — сказало радио. — Внимание, земля, появилось два парашюта! Опускаются за три мили к северу. Можете отправить туда джип?
Я не мог увидеть другой парашют. Тот, который я видел, скомкался, когда пилот достиг земли.
Все еще летели части разбитых планеров, среди них один обломок с половиной крыла все кружился и кружился медленно вокруг своей оси.
