– Подожди, а кто откроет магазин? – спросила Линдси.
– Я пошлю Колина.
– Но я же должен брать интервью, – удивился Колин.
– Другого Колина, – пояснила Холлис. – Бойфренда, – она вздохнула, – Линдси. На работу он все равно не ходит. Ну, идите, идите.
За рулем Сатанинского катафалка сидел Гассан.
– Нет, вы слышали, – сказала Линдси. – «Бойфренда – вздох – Линдси». Она все время так говорит: «Бойфренда – вздох – Линдси». Трагедия какая! Ладно, слушайте, высадите меня у магазина, о’кей?
Гассан поднял глаза к зеркалу заднего вида:
– Ни за что! Так обычно ужастики начинаются. Мы тебя высадим, зайдем в незнакомый дом, и через пять минут какой-нибудь психопат оттяпает мне яйца своим мачете, а его жена-шизофреничка заставит Колина отжиматься на горячих углях. Нет уж. Ты поедешь с нами.
– Но я же не видела Колина со вчерашнего дня!
– Вообще-то Колин сидит рядом со мной и читает «Дон ЖУАНА». А, ну да, ты же встречаешься с Другим Колином, также известным как ДК.
На самом деле Колин уже отложил книгу и слушал Гассана. Ему казалось, что Гассан его защищает. Но с Гассаном никогда нельзя сказать наверняка.
– Я к чему, – продолжил Гассан. – Мой друг Колин – главный Колин. Равных ему нет. Колин, скажи «уникальный» на всех языках, какие знаешь.
Колин легко справился с задачей:
– Unico, unico, einzigartig, unique, уникальный, singularis, farid…
[44]
Его накрыло волной признания, и даже спина зачесалась, будто там крылья прорезались.
Линдси улыбнулась – Колин видел это в зеркале.
– Ох, вокруг сплошные Колины… А что, неплохо: один будет говорить со мной по-французски, а другой – по-французски целовать.
Посмеявшись над собственной шуткой, она сказала:
– Ну ладно, поеду с вами. Мне вовсе не хочется, чтобы Колину оттяпали яйца. Ни тому, ни другому. Но потом все равно отвезете меня в магазин.
Проехав мимо забегаловки, которую Линдси назвала «Taco Hell», хотя никакой вывески там не было, они свернули в переулок и остановились около одноэтажного домишки.
– Сейчас все на работе, – объяснила она. – Но Старнс должен быть дома.
Старнс встретил их у порога. У него не было нижней челюсти, но он все же попытался улыбнуться.
– Как дела? – спросил он, обращаясь к Линдси.
– Я всегда рада тебя видеть, Старнс, – сказала она, обнимая его.
Глаза старика загорелись, и Линдси представила ему своих приятелей.
Заметив, что Колин смотрит на его лицо, Старнс коротко объяснил:
– Рак. – И добавил: – Ну, проходите, проходите.
В доме пахло пылью и необструганными досками. И еще – смутными воспоминаниями, подумал Колин. Совсем как в подвале дома K. XIX.
Этот запах напомнил ему о том времени, когда она его любила (хотелось бы верить в это), и он снова ощутил сильную боль в животе. Он зажмурился и подождал, пока она пройдет. Но боль не проходила.
Начало конца
Катерина XIX еще не была девятнадцатой, когда они в третий раз остались наедине. Хотя все говорило о благоприятном исходе, он не мог решиться спросить ее, не против ли она встречаться с ним, и уж точно не мог наклониться и поцеловать ее. Колину этот шаг всегда давался с трудом. На сей счет у него была своя теория, которая называлась Теорией минимизации возможности отказа (ТМВО).
Наклон корпуса с целью поцеловать кого-либо или просьба об этом чреваты возможностью отказа, поэтому наклоняться или просить должен тот, для кого отказ наименее вероятен. В случае школьных гетеросексуальных отношений такой человек – неизменно девочка. Вдумайтесь: мальчики хотят целовать девочек. Всегда. Не считая Гассана. Редко встретишь придурка, который думал бы: «Ну, сегодня я целоваться с девочками не буду».
О поцелуях нормальный мальчик перестает думать, только если с ним случится что-то совсем уж непредвиденное, например, волосы на голове загорятся. Девочки же, когда дело доходит до поцелуев, непредсказуемы. Иногда они хотят целоваться, иногда – нет. Девочки – неприступные крепости непредсказуемости.
Следовательно, именно девочки всегда должны делать первый шаг, поскольку a) им отказывают гораздо реже, чем мальчикам, и б) в этом случае девочкам не придется целоваться, если они этого не хотят.
К несчастью для Колина, поцелуи не поддавались логике, поэтому, если честно, его теория не работала. Но Колин всегда так долго тянул с первым поцелуем, что ему почти не отказывали.
В ту пятницу он позвонил после школы Катерине XIX и пригласил ее на следующий день попить кофе; она согласилась. Две их первые встречи тоже прошли в этой кофейне и были исполнены такого сексуального напряжения, что от малейшего прикосновения Катерины у Колина бегали мурашки по спине. Он специально клал руки на стол, потому что хотел, чтобы она коснулась их.
Кофейня располагалась в паре миль от дома Катерины и через четыре дома от дома Колина. Она называлась «Кафе Сель Мари», и там подавали лучший кофе в Чикаго, но Колину было все равно, потому что ему кофе не нравился. Точнее, ему нравилась сама идея – бодрящий напиток много веков ассоциировался с интеллектуальными обладателями изысканного вкуса. Но на вкус этот напиток напоминал ему желудочный сок с кофеином.
Однако Колин нашел способ избавиться от неприятного вкуса, добавив в чашку тройную дозу сливок, из-за чего Катерина весь вечер подшучивала над ним. Сама она, разумеется, пила черный кофе. Все Катерины пили кофе без сливок. Вероятно, они ценили в нем то же, что и в расставаниях: горечь.
Несколько часов спустя, когда они выпили четыре чашки кофе на двоих, Катерина захотела посмотреть с ним кино.
– Называется «Семейка Тененбаум». Про семью гениев, – сказала она.
Они сели в электричку и поехали на юго-восток, к Ригливиллю, а потом прошли пять кварталов пешком к двухэтажному дому Катерины. Она отвела его в подвал. Пол сырого подвала с низким потолком (стовосьмидесятипятисантиметровый Колин едва не упирался в него) был устлан вздувшимся линолеумом. Окон не было, а из мебели – только старый диван. На этот диван они и плюхнулись, с головой погрузившись в кино.
Колину фильм понравился, он много смеялся; и ему, конечно, понравилось, что герои фильма, умные дети, со временем превратились в интересных, талантливых взрослых, хотя и с причудами. Когда фильм закончился, они с Катериной еще долго сидели в темноте. Этот подвал был по-настоящему темным местечком, потому что в Чикаго везде и всюду проникал серо-оранжевый свет.
– Саундтрек классный, – сказала Катерина. – Песни супер.
