– Ты знаешь этого мужика? – спросил он Колина.
Колин прищурился:
– Лично не знаю, но его зовут Гил Штабель, и он президент компании «Фортиском»
– Молодец. Только он не президент «Фортиском».
– Президент, – уверенно сказал Колин.
– Ни фига. Теперь уже не президент. Он помер.
Гассан развернул газету, и Колин прочел заголовок: «Президент „Фортиском“ погиб в авиакатастрофе».
– «Умные дети»! – триумфально воскликнула Холлис.
Колин посмотрел на нее с удивлением. Это шоу никто не смотрел, шло оно всего один сезон, и в Чикаго, городе, население которого перевалило за три миллиона, Колина никто не узнавал. Но здесь, в Гатшоте, штат Теннесси…
– О! – вскричала Холлис. – Что ты здесь делаешь, вундеркинд?
Колин задумался. А в самом деле, что?
– У меня был нервный срыв, потом мы поехали в путешествие, увидели знак на дороге про могилу эрцгерцога и свернули сюда. Потом я поранил голову, и у меня было озарение. Потом мы встретили ее друзей, а теперь хотим вернуться в машину, но сначала купить… Гассан, что мы хотим купить?
Холлис шагнула вперед и стала осматривать его забинтованный лоб. На лице ее сияла улыбка. Она не выдержала и потрепала волосы Колина.
– Не спеши уходить, – сказала она. – Я приготовлю ужин.
Гассан хлопнул в ладоши:
– Здорово! Я как раз хочу есть.
– Закрывай магазин, Линдс.
Линдси закатила глаза, но, похоже, ничего не имела против предложения поужинать у них.
– Ты езжай с Колином, – распорядилась Холлис, обращаясь к дочери. – А я поеду с… как там тебя зовут?
– Я не террорист, – выпалил Гассан.
– Ох, ты меня успокоил, – улыбнулась женщина.
Холлис и Гассан ехали впереди в новом розовом пикапе, а Колин следовал за ними на своем Катафалке. Линдси сидела рядом с ним.
– Шикарная у тебя тачка, – с сарказмом заметила она.
Колин промолчал. Линдси Ли Уэллс ему нравилась, но иногда казалось, будто она нарочно действует ему на нервы
[28]
. С Гассаном была та же проблема.
– Спасибо, что ничего не сказала, когда я был Пьером, а Гассан – Салинже.
– Ну, это было забавно. К тому же Колин иногда ведет себя как козел, и его не мешало проучить.
– Ясно, – сказал Колин. Он всегда говорил так, когда сказать было нечего.
– Так ты, значит, гений? – спросила она.
– Я вундеркинд. Выдохшийся.
– Ну и чем же ты хорош, кроме того, что все на свете знаешь?
– Ну да, я знаю несколько языков и много забавных фактов. Умею играть словами. Так, ничего полезного.
Он ощутил на себе ее пристальный взгляд.
– Языки знать полезно, – сказала она. – Ты на каких говоришь?
– Хорошо знаю одиннадцать. Немецкий, французский, латынь, греческий, голландский, арабский, испанский, русский…
– Я поняла, – перебила его Линдси. – Кажется, meine Mutter denkt, dass sie gut fur mich sind
[29]
. Поэтому мы и сидим сейчас в этой машине вместе.
– Warum denkt sie das?
[30]
– Ладно, мы только что доказали друг другу, что знаем немецкий. Она мне всю плешь проела, чтобы я поступила в колледж и стала… ну, не знаю, доктором, наверное. Только я никуда не поеду. Я уже решила. Останусь здесь. Может, она думает, что ты меня вдохновишь.
– Врачи зарабатывают больше денег, чем фельдшеры, – заметил Колин.
– Да, но мне деньги не нужны.
Линдси замолчала. Слышно было только урчание мотора. Колин оторвался от дороги и посмотрел на нее.
– Каждому человеку нужен дом, – объяснила она, – а мой дом здесь, мне здесь хорошо. Может, я и поступлю на курсы в Брэдфорде, чтобы Холлис успокоилась, но на этом точка.
Дорога круто забрала вправо, и за небольшой рощицей возник городок. Вдоль неширокой улицы стояли маленькие, ухоженные домики с крылечками, на которых сидели люди и пили чай, хотя было жарче, чем в аду. Колин заметил заправку с забегаловкой Taco Bell, парикмахерскую и местный почтамт, который размером был с просторный шкаф.
– А вон там – фабрика, – сказала Линдси, махнув рукой, и Колин увидел неподалеку кирпичный комплекс.
«Разве фабрики такими бывают?» – удивился он. Ни громадных стальных хранилищ, ни труб, извергающих клубы вредного газа, ни пикетов «зеленых» – ничего.
– И что же там делают?
– Там работают. Все нормальные рабочие места в городе – там. Мой прапрадедушка открыл эту фабрику в 1917 году.
Колин притормозил, пропуская вперед внедорожник.
– И все-таки что там делают? – спросил он.
– Ты будешь смеяться.
– Не буду.
– Поклянись.
– Клянусь.
– Это текстильная фабрика. Сейчас там изготавливают… э-э-э… шнуры для тампонов.
Колин не стал смеяться. Вместо этого он подумал: у тампонов есть шнуры? Зачем?
Из всех главных тайн Вселенной – касающихся ее происхождения, участия во всем этом Бога и т. д., – меньше всего он знал о тампонах. Для Колина тампоны были сродни медведям-гризли: он знал, что они существуют, но никогда не видел их собственными глазами, да ему не очень-то и хотелось.
В машине повисла мертвая тишина. Колин ехал вслед за розовым пикапом по мощеной улочке, которая круто уходила вверх. Старому двигателю Катафалка приходилось работать из последних сил. Когда они взобрались на холм, стало ясно, что эта уютная улочка – на самом деле длинная дорога к самому большому частному дому из тех, которые Колину приходилось видеть. И дом этот был вырвиглазно розовым.
Колин уставился на него, раскрыв рот, хорошо хоть успел поставить машину на тормоз.
Линдси пожала плечами так, будто ей стало стыдно.
– Не бог весь что, но это наш дом, – сказала она.
К парадному крыльцу с массивными колоннами вела широкая лестница. Они поднялись, Холлис открыла дверь, и вся компания зашла в огромную гостиную, где стоял такой длинный диван, что на нем можно было разместиться впятером.
– Устраивайтесь как дома, отдыхайте. А мы с Линдси приготовим ужин.
– Ты, наверное, и сама справишься, – сказала Линдси.
– Справилась бы, но не хочу.
