Руны на третьем саркофаге тоже налились гнилостным болотным светом, и только тогда Фесс вышел из оцепенения. Третий зверь. Чтобы прикрыть отступление?
Вокруг было предостаточно Силы. Умирающие салладорцы, умирающие поури, грозная мощь, растекающаяся от освободившихся монстров.
И когда крышка третьего саркофага лопнула и коричневая голова исполина-дуотта стала подниматься из облака каменной пыли – Фесс нанёс ответный удар. Он повторял то самое заклятье, что некогда спасло его, Прадда и Сугутора в Арвесте, только сильнее, потому что вокруг умирало куда больше живых существ. Они расставались с жизнью тяжело, особенно салладорцы, потому что зазубренные клинки поури словно специально рассчитаны были на то, чтобы доставить максимум мучений.
Некромант – тот, кто дает и отнимает. Сейчас Фессу надо было отобрать жизнь – или, вернее, ее подобие – у тех, кого древние заклинания Салладорца вырвали из вечного сна. А тем временем крылатый страж и шестирукий великан, не обращая внимания на подступающих поури, деловито примерялись к саркофагу Салладорца. Крепившие его цепи успели перепилить ещё салладорские маги, так что теперь двум чудовищам оставалось только взяться поудобнее. Крылатая бестия успела пробить в потолке широкую дыру, в пролом сыпались струйки песка, и это было странно – склеп находился достаточно глубоко под землёй, массы грунта должны были обрушиться вниз, однако этого не происходило – тварям словно какое-то чародейство открыло дорогу наверх.
Дуотт стряхнул с себя обломки каменного саркофага. Поднялся, упираясь уродливой головой в свод подземелья. И, злорадно ухмыляясь змеиной пастью, двинулся прямо на строй поури.
– Рыся, назад! – гаркнул Фесс, и на сей раз упрямая драконица послушалась. Салладорец каким-то образом не только проведал о Хранителях Кристаллов, он ещё и подобрал соответствующую защитную магию, хотя это казалось невозможным – ведь драконов в Эвиале не знали.
Что ж, посмотрим, предусмотрел ли он появление мага Долины…
Заклинание некроманта выстраивалось само собой, жестокое и свирепое. Наверное, такими и должны быть чары настоящего волшебника, сделавшего Смерть своим ремеслом. Наверное, «правильный» некромант – это бездушная машина, голый расчёт; такой некромант не позволяет себе никаких сантиментов и вообще каких-либо человеческих чувств, поставив превыше всего достижение избранной цели – защищать других, жертвуя при этом собственной душой, отказываясь от любви, дружбы и вообще каких-либо привязанностей.
Но, с другой стороны, именно эти слабости до сих пор не сделали его, Фесса, истинным Разрушителем. Именно они давали ему шанс в конце концов добраться до Сущности и покончить с нею. Кровоточащие незаживающие раны души – умирающий на столбе Эбенезер, мёртвые (впрочем, мёртвые ли?) Рысь, Прадд, Сугутор – они постоянно стояли за плечом некроманта. Незримые, они охраняли его от страшного погибельного соблазна – принять условия Сущности, стать Разрушителем не на словах, а на деле, покончить со всеми «конкурентами» типа преподобного Этлау и воплотить наконец в жизнь ту «великую трансформу», о которой толковал ему гениальный безумец по имени Эвенгар Салладорский.
Если б использованное Фессом заклятье сделалось видимым, Рыся и поури рассмотрели бы сотни призрачно-серых змеек, поднимающихся над окровавленными и изуродованными телами тяжелораненых, тех, кого, быть может, ещё сумели б спасти опытные маги-медикусы. Уже умершие не годились – их жизненная сила ушла, она растрачена; некромант может воспользоваться только умирающими, фактически он добивает их. В Скавеле Фесс мог прибегнуть к кошачьему гримуару. Сейчас у него не осталось иного выхода.
…Серые змейки ползли, извиваясь всё быстрее и быстрее, и опытный глаз уловил бы в их движениях биение медленно затухающих сердец. Змейки сливались друг с другом, становились длиннее и толще, раскрылись пасти, усеянные острыми и мелкими, совсем не змеиными зубами. Сотни, тысячи гибких серых тел набросились со всех сторон на трёх воскресших монстров, и те, взревев, были вынуждены схватиться с ними не на живот, а на смерть.
Разумеется, змейки эти существовали только в призрачном магическом пространстве, и сам некромант видел их считаные мгновения, пока боль от отката не накрыла его кровавой лавиной.
Поури и Рыся ничего не видели – лишь то, что и крылатый страж, и шестирукий великан, и гигантский дуотт закрутились на месте, срывая с себя что-то невидимое, словно люди, на которых со всех сторон ползут кусачие муравьи. Покидающая умирающих «эссенция жизни», по определению Салладорца, в ярости бросилась на тех, кто пришёл из Серых Пределов, движимый полной её противоположностью – НЕ-жизнью, бездушной и слепой магией того же рода, что заставляет пылать звёзды и двигаться по предначертанным им путям планеты. Этой силе всё равно, что заставлять перемещаться. Она – Перводвигатель, таково её предназначение, и она не отвечает за деяния тех, кто направил её бег сквозь давным-давно неживые тела трёх древних монстров.
Но и Эвенгар знал, что делал, когда – тоже давным-давно – накладывал соответствующие чары. И вершители его воли – салладорские чародеи – годились не только на то, чтобы привораживать дурнушкам пригожих женишков. Собственная магия трёх бестий тоже выступила на их защиту; Фесс, несмотря на боль отката, ощутил, как трещит и рвётся ткань его заклинания, что поток уходящей жизни с трудом цепляет оживляющие монстров чары, не в силах смыть магическую «грязь», щедро оставленную искусным и злобным разумом.
И тем не менее Фесс держал заклятье. Держал, пропуская его через себя, сквозь то таинственное, что делает человека магом, что есть от рождения у всех чувствующих сознаний, но развито только у чародеев. Монстры упорно цеплялись за свою НЕ-жизнь, они не хотели отправляться обратно в Серые Пределы, любое бытие, сколь угодно бессмысленное, они предпочитали НЕ-бытию.
Серые змеи вгрызались в их тела, заставляя целые пласты их плоти стремительно стареть, покрываться гниющими язвами и кусками опадать с костей, однако на возникающие раны и язвы со всех сторон, словно волны, наползало свежее серое «мясо», бугрящееся, источающее зловонный пар.
Рыся-драконица расправила крылья, оттолкнулась, прыгнула.
Поури без колебаний, с жутким рёвом бросились следом за Ишхар. Заработали пики и алебарды, шипастые цепни и секиры, иззубренные лезвия впились в кажущиеся неуязвимыми тела древних исполинов. Сперва те обратили на это внимания не больше, чем какой-нибудь путник на одинокого комара, но таких «комаров» становилось всё больше, и вот гигантов уже облепил целый рой. Вылезший последним великан-дуотт, похоже, оказался самым слабым – у него вдруг подломились ноги, и он тяжело рухнул, раздробив спиной плиты пола. Серые змеи некроманта набросились на поверженного с удвоенной яростью.
Но крылатый страж и шестирукий гигант сумели отбросить даже неистовых поури. Терпя жестокий урон от ран, чудовища тем не менее проломили свод подземелья, великан обмотал вокруг запястья последнюю цепь, некогда крепившую саркофаг Эвенгара Салладорского, а его собрат одним прыжком вынесся на поверхность. Шестирукий сгрёб каменную гробницу в охапку, поднял все свои ручищи, не обращая более внимания ни на поури, ни на терзающее его заклятье Фесса, – и чёрный гроб Эвенгара исчез в проломе. Только после этого тяжелораненый гигант позволил себе последовать за крылатым спутником.
