Император не мог понять многое из того, что видел. Ему почудилось, что на миг перед его мысленным взором мелькнул Эфраим, старый эвиальский вампир, и не один – марширующий во главе целой армии Ночного Народа; шли и другие отряды – во множестве; собирались на битву гномы и эльфы, орки и гоблины, тролли и огры, и ещё множество иных рас, наделённых даром речи.
В Эвиале пылала своя собственная война; связанные бездной Разлома миры готовились к решающим сражениям.
…После того как второй аколит Слаша Бесформенного расстался с жизнью под жертвенным ножом, Императору стало действительно легче. Он смог подняться в седло – под приветственные крики своего войска. Без белой перчатки владыка Мельина по-прежнему ощущал себя словно нагим, левая рука ещё плохо шевелилась, но поры закрылись, она больше не кровоточила, исчезла мучительная слабость, быстро восстанавливались силы.
Однако ценою этого стали уже две человеческие жизни. Две жизни – за его собственную и Тайде и невесть сколько – за то, что, по словам нергианца, теперь легионерам предстоит сражаться не с призраками, а с существами из плоти и крови. Об обстоятельствах жертвоприношения нергианец рассказывать категорически отказался – мол, запрещено командором Ордена. Повелитель может отправить своего недостойного слугу в пыточный застенок, но сказать ему он, недостойный слуга, всё равно ничего не сможет. Ни сколько людей пошло под нож, ни каким именно образом они расстались с жизнью. Мол, это сделано ради его же, повелителя, душевного спокойствия.
Какое там! Несмотря на возвращающиеся силы, несмотря на очнувшуюся, хотя и погружённую пока ещё в глубокий, но обычный сон Тайде, из головы Императора не выходили эти самые «жертвоприношения». По словам Нерга, они готовы обеспечить этим победу Империи людей, никогда не стоявшей за ценой, когда надо было во что бы то ни стало достичь какой-то важной цели.
«И разве люди не умирали во множестве по единому твоему слову, повелитель?» – на разные лады повторял нергианец одну и ту же мысль.
«О да, они умирали по моему слову, – мрачно думал Император. – Но умирали в бою, по собственному выбору встав под мои знамёна. Бароны могли изменить (что они в конце концов и сделали), пахари – бежать, легионеры – дезертировать. И в бою у каждого вступившего в него оставался шанс. А вот когда тебя тащат на бойню, связанного по рукам и ногам, и при этом размахивают императорским приказом, обрекающим на смерть в пыточных застенках Нерга…
При таких делах я бы и сам восстал», – честно признавался себе Император.
Он сидел подле мерно дышавшей Тайде, живой, порозовевшей; нергианец заявил, что погрузил её в глубокий сон, который, по его словам, «довершит излечение души», и что на это потребуется примерно две седмицы. Перемены в состоянии Сеамни Оэктаканн были разительными; и внутри у Императора словно разливалось мягкое тепло весеннего дня, когда взгляд его останавливался на едва заметно вздрагивавших тёмных ресницах.
– Чародейка Сежес покорнейше просит личной и немедленной аудиенции, – коротко поклонился вошедший в шатёр Вольный. – Утверждает, что по совершенно неотложному делу.
Волшебница последнее время не злоупотребляла приватными встречами с правителем Мельина. Император молча кивнул и поднялся. Возле Тайде его позволительно видеть только молчаливым Вольным.
– Да простит меня мой Император. – Сежес не забыла об этикете, и её реверансу позавидовали бы все гранд-дамы прошлого царствования.
– Что стряслось? – Чародейка и впрямь бледна.
– Повелитель, я считаю, Нерг ведёт двойную игру, – выпалила волшебница.
– Вот как. – Император счёл нужным выразить удивление. Интересно, неужто и в самом деле хорошие мысли приходят в умные головы одновременно? – Можешь продолжать.
– Повелитель, я знаю, у тебя есть причины относиться к моим словам с недоверием – мол, Сежес терпеть не может этого нергианца. Верно, терпеть не могу. В том числе и за его двуличие, но не только. Мой Император, Радуга никогда не прекращала попыток, скажем так, упорядочить отношения с Восьмым Орденом. Мы были едины, а они – сами по себе, на отшибе, окружённые полной тайной. Ты знаешь, где берёт начало наша сила, на чьих могилах возведены башни Семи Орденов. Но откуда берётся мощь Нерга, не знаю ни я и никто из командоров других Орденов. Всебесцветная башня возведена на голой скале, под ней нет никаких… нет ничего. Нерг всегда был не от мира сего, повелитель. Они не разговаривали ни с кем, ни с Империей, ни с нами. Вымогали выморочные земли вблизи от своей башни, это да, и в итоге создали настоящий анклав, если ещё не герцогство, то уже полноценное графство по меркам Семандры. Наших соглядатаев, как и твоих, повелитель, они обнаруживали тотчас. Одно время в совете Радуги всерьёз обсуждалось, не пойти ли на Нерг войной – всех измучила неопределённость и ощущение смутной угрозы. Порой мне, например, казалось, что в Нерге вообще не люди. Что с его адептами что-то делают, их природа, их сущность совершенно меняется. Мы боялись и боимся Нерга, повелитель. Это… это нечто совершенно нам непонятное.
– И тут появляется угодливый, заискивающий чародей, со всех сторон понятный… – кивнул Император. – Я тоже думал об этом.
– Они хотят усыпить нашу бдительность! – патетически воскликнула Сежес. – Они специально прислали такого, чтобы Нерг показался бы совершенно обыкновенным сообществом магов, со своими интригами и всем прочим. Это не так, мой Император, это не так!
– Откуда ты знаешь, Сежес?
– Чувствую. – Волшебница отвернулась. – Никто из Радуги никогда не бывал внутри Всебесцветной башни. Но порой мне кажется, что, войди мы туда, нам не встретилось бы ни одного человека. Все эти «мой повелитель, мой Император» – маска! Нергу нет дела до Мельина, нет дела до Разлома – ни до чего, кроме самих себя! Для них не существует других достойных правдивости и искренности; есть только они, и есть все остальные, которым можно говорить всё, что угодно, не связывая себя никакими условностями. Нерг – нечто чужое, могучее и страшное. Угодничающий «посол» – такая же маска, как и всё. Мне… страшно, мой Император. Я боюсь, они ведут нас прямой дорогой в западню. Что, если им просто нужна одна громадная гекатомба и они решили принести в жертву разом всё имперское войско? Что тогда, повелитель?
– Тяжкие обвинения, Сежес, – покачал головой Император. – Их надо доказывать, а доказательств ведь у нас нет, верно? Ты права, я пытался разузнать, что происходит во Всебесцветной башне. И, как ты понимаешь, не преуспел. Серая Лига встретила достойного противника.
– А сейчас? Сейчас мой Император не может обратиться за помощью к серым?
– Нет, – покачал головой правитель Мельина. – Патриарх Хеон погиб, и все его последователи тоже. Другие патриархи предпочли затаиться. Я слышал, кое-кто и вовсе подался на юг, подальше от Разлома. Кто-то, не сомневаюсь, примкнул к восставшим баронам – Лига всегда отличалась умением ловить рыбку в мутной воде. Кто-то отсиживается, выжидает – в Лиге героев нет, умирать они не любят. Хеон был исключением. Но мы говорили не о Лиге. Ты можешь чем-то доказать свои обвинения?
