В замечательных книгах Рекса Стаута про гениального сыщика
Ниро Вульфа все было бы куда как проще. Вульф собрал бы в своем кабинете всех
участников, вовлеченных в дело, сел в свое знаменитое красное кожаное кресло и
в деталях рассказал бы, как, по его представлениям, все происходило. И истинный
виновник обязательно выдал бы себя неосторожным жестом или словом, а
приглашенный для участия в торжествах полицейский немедленно арестовал бы его
на глазах у изумленной публики.
Показания манекенщицы Оксаны Бойко, искренние и подробные,
не могли ни в чем уличить Устинова. И даже ее рассказ о том, как и когда он
планировал прибрать издательство к рукам, оставался пустым сотрясением воздуха,
потому что Устинов этого не подтверждал. Да, он говорил об этом Оксане, но
говорил только для того, чтобы заинтересовать ее будущими деньгами и заставить
сотрудничать. На самом деле он вовсе не собирался этого делать, это была хитрая
легенда. И поди-ка докажи, что это не так.
Доказывать было нечем. Нужно было, чтобы Устинов признался в
убийстве, но делать этого он, разумеется, не станет, он же не идиот. На худой
конец сгодился бы и свидетель, который видел его стреляющим в Собликову и
Коренева. Но свидетеля такого не было.
Как ни грустно в этом признаваться, убийство в доме
Соловьева обещало остаться «висяком». Убийца известен, а преступление считается
нераскрытым. Вот такие парадоксы следственно-оперативной жизни…
Зато благодаря работе, проделанной в ходе раскрытия этого
преступления, выявились факты и обстоятельства, совершенно по-иному освещающие
жизнь Владимира Александровича Соловьева. Ибо один из десяти
студентов-вечерников, кому предположительно принадлежала случайно найденная
шпаргалка по криминологии, был не кем иным, как двоюродным братом некоего
Мешкова, состоящего в штате издательства «Шерхан» и более известного как
Вовчик, личный телохранитель Кирилла Есипова. Кузен Мешкова, Георгий Шикеринец,
в вечернее время учился в юридическом вузе, а в дневное служил в должности
милиционера полка патрульно-постовой службы. Личное дело его хранилось в ГУВД,
и достаточно было одного взгляда на написанную им собственноручно
автобиографию, чтобы утвердиться в подозрениях о том, чьей рукой была написана
злополучная шпаргалка. Конечно, взгляд оперативника – не источник
доказательств, и автобиография Георгия Шикеринца была изъята из дела и
направлена на экспертизу вместе с клочками бумаги, на которых записаны отрывочные
фразы о статистике и предмете криминологии. Эксперты скорого ответа не обещали,
впрочем, как и всегда, но особой спешки и не было.
– Каким образом я, по-твоему, должен посылать это на
экспертизу? – спросил Настю следователь городской прокуратуры Ольшанский. –
В рамках какого уголовного дела?
Вопрос был закономерным. Для того чтобы эксперты могли
работать, нужно было возбужденное уголовное дело. А ведь никакого дела по факту
нападения на Соловьева не было ни два года назад, ни сейчас. И как его возбудить,
это дело, если сам Соловьев молчит, как воды в рот набрал, и не желает вступать
ни в какие разговоры о причинах своей внезапной тяжкой болезни?
– Ну, давайте проведем экспертизу в рамках дела об убийстве
Собликовой и Коренева, – предложила Настя. – Ведь по делу точно
установлено, что Собликова с помощью Коренева пыталась что-то найти в архиве
Соловьева. Мало ли что я придумала насчет информационного письма с предложением
тиражей. А может, искали вовсе не письмо, а как раз шпаргалку. В конце концов,
передо мной стояла задача найти среди бумаг Соловьева посторонние документы,
которые могли стать объектом поисков для Собликовой и издателей. Я вам нашла
два документа. И идет проверочная работа по обоим.
– Анастасия, врать нехорошо, – строго произнес
Ольшанский.
– Почему врать-то? – искренне возмутилась
Настя. – Ничего не врать. Мы отрабатываем все возможные версии, обычное
дело. А если вас что-то смущает, я вам скажу еще больше. Юрка Коротков выехал в
тот город, где погибла жена Соловьева. Уж по факту ее смерти дело точно есть,
хотя и приостановленное, поскольку убийство не раскрыто.
– Но то дело и находится в ведении того города. Как же
я могу своей властью в него лезть? Не дело ты говоришь, Каменская.
– А если из этого города к вам поступит официальный
запрос? Если Юрка сумеет добиться, чтобы расследование возобновили?
– Тогда другое дело, – согласился
следователь. – А у тебя такие серьезные основания полагать, что и к
болезни Соловьева, и к смерти его жены приложили руку шерхановцы?
– Серьезные, – кивнула она. – Гордеев
правильно сказал, когда два однотипных события случаются уж очень вовремя, это
обычно дурно попахивает. Соловьев собрался разводиться, вступать в новый брак и
уезжать со второй супругой за границу. Гибель жены эти планы нарушила, потому
что он не мог оставить здесь пятнадцатилетнего сына одного. Потом, два с
половиной года назад, он снова собрался уезжать, на этот раз ему предложили
пятилетний контракт за рубежом с перспективой впоследствии остаться там
насовсем. И тут очень кстати делается эта таинственная болезнь, от которой у
него ноги не ходят. Врач со «Скорой помощи» утверждает, что его, избитого,
привезли в больницу прямо с улицы. Издатели, корча трагическую мину, поют нам
песни о том, что это случилось на нервной почве, что Владимир Александрович не
смог оправиться после трагической смерти жены, а тут еще и сын от рук отбился и
связался с дурной компанией. А сам Соловьев вообще ничего не говорит. Но
знаете, что самое любопытное?
– Что же, интересно знать?
– А то, что Соловьев, как бы трудно ему ни было,
наотрез отказывается жить вместе с сыном. Видеть его не хочет и говорить о нем
тоже не хочет. И меня это наводит на вполне определенные мысли.
– Да, Анастасия, мыслей у тебя, я смотрю,
навалом, – усмехнулся Ольшанский. – Ну давай, излагай.
– Похоже, он уверен в том, что к избиению причастен его
сын. Тогда понятно, почему он сделал все, чтобы дело не дошло до милиции. И
точно так же понятно, почему он видеть его не хочет. Пожалел, родная кровь
все-таки, но простить не смог.
– Чего-то ты накрутила, по-моему, – поморщился
следователь. – Уж больно сложно.
– Ну, Константин Михайлович, было бы просто – давно бы
уже все наружу выплыло, – возразила Настя.– И потом, хоть и сложно, я
согласна, зато в такой постановке вопроса все концы сходятся. Мне бы, конечно,
такой разворот событий и в голову не пришел, если бы я не узнала, как сильно
зависит эта шайка-лейка от Соловьева, от его присутствия здесь, в России, в
Москве. Ведь именно на нем все завязано, вы поймите. Он сделал из безграмотного
графомана Накахары знаменитого писателя Отори Митио. И рвущийся к мировой славе
Митио щедро отстегивает тем, кто ему эту малину устроил. Он-то как раз человек
если и не кристально честный, то благородный и в чем-то даже порядочный. Откуда
ему знать, что его деньги не доходят до того, чьими усилиями он превратился в
настоящего писателя? Не будет Соловьева – не будет новых романов сначала
Накахары, а потом и Митио. Ведь заменить одного переводчика на другого уже невозможно.
Это им с Соловьевым так повезло, спокойный интеллигентный человек, он
переписывает творения, переводя их с японского, и слишком многого за это не
требует, он самореализуется в этой работе и вполне счастлив. И потом, он ведет
замкнутый образ жизни, нигде почти не бывает и мало с кем общается. То есть
шансы, что вскроется истина, достаточно малы. Он ведь даже «левые» тиражи
русских изданий не отслеживает. А другой переводчик может оказаться куда более
зубастым и когтистым, с ним и контрафактные тиражи не пройдут, и про Отори
Митио он в два счета узнает. И хорошо, если только свою долю потребует. А то
ведь может и разоблачением пригрозить. Но главное даже не в этом. У Соловьева
есть свой литературный стиль, неповторимый, своеобразный. Этот стиль и сделал
популярного писателя Митио. Никакой другой переводчик этого не сможет
повторить, даже если у него будет талант и он в принципе сможет из
полуграмотного лепета сделать настоящую книгу. «Шерхан» скупил у японца оптом
по бросовой цене все рукописи, а Соловьев обработал только половину. При этом
наш зарубежный автор из Страны восходящего солнца не остановился, он продолжает
писать, и предполагается, что Соловьев до конца жизни или, во всяком случае,
еще много лет будет обеспечивать «Шерхану» красивую жизнь. Представляете, каких
заработков они все лишатся, если Соловьев сорвется с крючка и уедет за границу?
Или просто по каким-то причинам перестанет с ними сотрудничать? Это же для них
полная катастрофа.
