Просто умирал…
И дух мёртвого волшебника стягивал к себе все силы умирающих в этот миг вокруг него существ – любых, от человека до муравья или слепого червя. Инквизитор Этлау напрасно обвинял Фесса в том, что он, Фесс, якобы пирует, точно вампир, среди кровавой битвы – ах, если бы это было так! Каждая принятая капля Силы отзывалась мучительной отдачей, тем самым откатом, который и делал мир Эвиала столь непохожим на остальные в плане действия магии.
Фесс ещё успел услыхать вырвавшееся у Сугутора полное ужаса «Мэтр!», прежде чем мир вокруг него на мгновение встал на дыбы и вновь опустился на привычное место. Тёмная чаща исчезла. Некромант вступил в Серые Пределы, где безраздельно властвовала Она – о, нет, отнюдь не Западная Тьма, а смерть, простая и понятная смерть, ожидающая в конце жизненного пути каждое чувствующее существо.
Теперь некромант видел вокруг себя не просто деревья, холмы и камни – он видел то, что в свой черёд вступит в Серые Пределы – да-да, даже камни не бессмертны, они переживут бессчётные поколения людей и им подобных, но наступит и их черёд – придорожный валун рассыплется мелким песком, и дух камня уйдет навсегда.
Всё вокруг Фесса медленно умирало. Сосны и ели, трава, мох, кусты – всё. Гибли в вечной бессмысленной борьбе за лишний миг существования мелкие жуки, растения беспощадно душили друг друга сплетающимися корнями, даже могучие лесные исполины, корабельные сосны, непримиримо сражались друг с другом за лишний солнечный луч, за лишнюю каплю земных соков; вся природа, великая, многоголосая и беспощадная, полна была в тот миг (как и всегда) и рождений, и смертей. Вечен и неизменен этот круговорот, покуда горит солнце в небесах; но Фесс мог использовать как оружие лишь силу распада и разрушения. Не слишком-то весело, но таков путь некроманта, ибо кто укротит рвущуюся на волю чудовищную и слепую силу, заключённую в мириадах и мириадах малых смертей?..
Несложно заставить умереть раньше срока обычную человеческую плоть. Проделать то же самое с призраком невозможно, он не знает, что такое старость, и естественным путём истает лишь через много-много веков. Фесс ударил иным – силой миллионов смертей, бессловесного отчаяния и горя, заключённого в простиравшемся вокруг него мире. Конечно, извлечь си-лу посредством жестокого кошачьего гримуара гораздо проще, но…
Отдача почти что погасила сознание. Фесс не имел права на промах, потому что второго удара нанести бы не смог, и никакие «из последних сил» тут уже бы не помогли.
Они ударили одновременно, он и неведомая тварь, не то созданная чародейством ведьмы, не то вырвавшаяся из какой-то вековечной темницы, что лежит вне пределов обычного мира живых.
Плоть Фесса сейчас умирала в Эвиале, душа покинула тело, вкладывая всё, что имела, в этот один-единственный удар. То, чем встретил его атаку враг, вкупе с отдачей, откатом заклинания, швырнуло сознание к самым границам жизни, и разрушение смело защитные барьеры обыденности, и уже не Фесс, не его дух, но то, для чего не подобрали названия даже сами некроманты минувших веков, встретило в этот миг взгляд самой Вековечной Тьмы.
Это было почти как во время Арвестской битвы, только ещё хуже, гораздо хуже.
«Ну вот видишь, – сказала Тьма, глядя на заметавшуюся перед Её величественным бесконечным троном жалкую крупинку сознания, – видишь, как оно всё обернулось? Ты сам пришёл ко мне, потому что я изначально права. Из меня всё вышло и в меня же и возвратится. Вечен круговорот, о дерзкий дух, вечен круговорот силы и памяти, и никому, даже богам, о которых любят рассуждать смертные, не разорвать этой великой, не ими скованной цепи. Я никого не принуждаю, это только в сказках мне приписывают неутолимую алчность и злобу. Когда ты придёшь ко мне, мы управим этот мир вместе, ко всеобщему благу…»
Кажется, он – или то, что оказалось в тот миг перед очами вечной владычицы, тем не менее сумело ответить чем-то вроде: «А как ты будешь судить о всеобщем благе? И нужно ли это твоё благо тем, кто живёт на тварной земле? И почему ты стала судить о таких вещах? И зачем тебе сдался именно я?..»
«Сколько вопросов, – ответила Тьма. Она не усмехалась – она не умеет ни смеяться, ни злиться, она просто есть, и этим всё сказано. – Хорошо же, слушай. Я могу вернуть тебе память, и тогда тебе многое станет ясно. Во мне – океаны сознаний. Все они стали мной, я стала ими. Они есть я, и я есть они. Не понимаешь? Не беда, в своё время поймёшь. Эвиал – мир, где я не могу оставаться сама собой. Мне приходится действовать. Но у Тьмы нет ни рук, ни ног, и вся моя мощь обречена до поры оставаться скованной. Ты – мои руки и мой меч. Конечно, если б ты оказался во мне, это сильно облегчило бы дело, но… я никого не неволю и не принуждаю. Ты должен принять это решение сам!»
«Ты не ответила!»
«Я не сужу. Этим занимается то, что живущие часто называют Светом. Просто моё бытие требует действия. Этот мир – моё вместилище. И я не могу допустить его разрушения».
«Разрушения? О чём ты говоришь?»
«О том, что в громадной совокупности миров и пространств, которое владеющие силой называют Упорядоченным, множество сил и множество воль. Я, Тьма, всего лишь одна из них. Большинство из этих сил не имеет ничего общего с привычными людям Тьмой и Светом. У этих сил вообще нет цвета, если ты понимаешь, о чём я говорю. Ты сам можешь судить об этом – по тому, что вырывается сейчас в мир и с чем тебе приходится сражаться. А потому…»
Трудно сказать, о чём ещё бы поведала Тьма, но в этот миг словно чья-то исполинская рука грубо рванула сущность Фесса обратно, к косному миру, где лежало его тело, бессильно рухнув на руки друзей.
– Получилось! – ворвался в уши срывающийся голос. Кажется, Джайлз?..
– Получилось, господин гном! Получилось! Он сейчас очнётся!.. Не были бы вы так любезны убрать… э-э-э… ваш достославный топор от моей шеи?..
Фесс открыл глаза. Он не чувствовал своего тела, не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, пока что ему повиновались только веки.
Над ним склонялись встревоженные лица орка и гнома. Рядом на коленях стоял Эбенезер, болезненно потирая ладонь – обломок посоха Ангеррана Эгестского аж дымился от брошенной в бой мощи. Да, не так прост ты, парень, как, наверное, сам думаешь…
Он знал, что сейчас придёт разрушительная боль, оставшаяся от безоглядно сотворённого заклинания. Тело было полно этой боли. И, когда он полностью придёт в себя, эта боль начнет рвать и ломать его, точно свора диких медведей.
Но сейчас его взор, ещё не полностью очистившийся от магии, неудержимо скользил дальше, вдоль по склону, вверх, туда, где столкнулись две волны волшебства – его собственного и того, что враг успел выплеснуть ему навстречу.
Там, где столкнулись противоборствующие силы, на первый взгляд не произошло ничего особенного, но деревья обратились в чёрные невесомые пепельные тени, точно их пожрал какой-то невидимый огонь. Трава на склонах, даже камни у кромки болота – всё стало тенями, всё ушло в Серые Пределы, оставив здесь, на земле, лишь бледные отражения не плоти даже – навсегда погибших духов…
