Глухо рыча, пес отступил на шаг, припадая к земле, — словно готовился к прыжку. Глаза его вспыхнули алым огнем, самым настоящим пламенем, превратившись в два пламенеющих карбункула.
Лодочка скользила к берегу — и Миллог только и мог, что бессильно следить за ней, не в силах не то что сдвинуться с места, а и просто отвести взгляд. Пот лил с него точно дождевые капли — он стал похож на ходячего мертвеца.
Лодочка ткнулась носом в песок. Две фигуры в накидках осторожно, стараясь не замочить ног, выбрались на песок. Мужчина, немолодой, в полном расцвете сил, — и женщина, о которой менестрели сказали бы что-нибудь вроде: «Прекрасна, как сама Любовь!» Дивные золотистые волосы, казалось, хранят отблеск иного, иномирового света, иномирового блаженства, открытого лишь немногим…
Гребцы поспешно — даже слишком поспешно, на взгляд ховрара, — оттолкнули лодку. Легкое суденышко стрелой полетело прочь; несколькими взмахами гребцы подогнали его к борту дивного корабля, поднялись на борт — и судно, немыслимым для парусника образом развернувшись, быстро пошло прочь, на глазах исчезнув во внезапно сгустившейся дымке. Пришельцы остались на берегу.
Женщина казалась молодой — и в то же время никто не осмелился назвать бы ее юной. Мудрость веков читалась в ее взоре. Мудрость бессчетных веков, боль и надежда, горе и радость. И не было Смертного, которого этот взгляд оставил бы равнодушным.
Мужчина, гордый, статный, отличался пронзительным взором ясных глаз.
Движения его казались быстрыми и порывистыми; и он, и его спутница не имели при себе оружия. Проходя мимо остолбеневшего Миллога, чудные пришельцы не удостоили его и взглядом — и тут в воздухе словно бы мелькнула серая молния. Пес прыгнул, и глаза его пылали в тот миг ярче самых горячих углей.
Раздался испуганный вскрик. Бросок пса опрокинул золотоволосую странницу на землю, зубы разодрали ей плечо и вот-вот должны были сомкнуться на горле…
С гневным возгласом черноволосый мужчина, схватив пса за загривок одной рукой, легко отшвырнул его шагов на десять в сторону и сам шагнул к нему, прикрывая раненую. Белая накидка окрасилась кровью.
Пес с рычанием вскочил. Притворившись, что хочет броситься на черноволосого, пес вдруг резко метнулся в сторону, ужом проскользнул между мелькнувшими кулаками и вновь ринулся к женщине.
Однако та уже овладела собой и не отстранилась, твердо взглянув в самую глубь пылающих яростью глаз пса. Тонкая рука неожиданно потянулась погладить вздыбленную шерсть на загривке собаки. Губы шевельнулись — послышался певучий, мелодичный язык, какого никогда не доводилось слышать Миллогу.
Пес отчаянно завизжал, совсем по-человечьи мотая головой, точно пытаясь избавиться от наваждения. Золотоволосая сказала что-то своему спутнику, тот шагнул к Миллогу.
— Это… твой… пес? — медленно проговорил мужчина. Холодные, как сталь, глаза внезапно окатили ховрара ледяной волной.
— Н-нет… — Губы шевелились сами, без вмешательства его собственной воли. — Он… пес… Серого…
— Кто такой Серый? — Мужчина был очень терпелив.
— Серый… рыбак… море его к нам выбросило… Десять лет назад…
Пес отползал назад, жалобно скуля. Казалось, он плачет от пережитого унижения. Золотоволосая, по-прежнему сидя на песке и прижимая ладонь к разорванному клыками плечу, пристально, не мигая, смотрела в глаза зверя.
После слов Миллога: «Море его к нам выбросило» — черноволосый кинул быстрый взгляд на свою спутницу. Она столь же быстро, незаметно кивнула.
— Куда Серый делся потом? — продолжал спрашивать мужчина, и повелительная сила серых глаз была настолько могуча, что Миллог продолжал отвечать, уже против своего желания:
— Бросился… в море…
— А что ты делаешь здесь?
— Ищу… тело… Серого…
— В Хараде? — Мужчина насмешливо поднял брови.
— Повсюду… от самого… устья… Исены…
— Вот это да!.. — Черноволосый усмехнулся.
Внезапно женщина поднялась. Не сводя завораживающего взгляда с отползающего пса, шагнула прямо к нему, взяла обеими руками большую лобастую голову — и что-то негромко, с жалостью проговорила на том же неведомом ховрару языке.
Пес взвыл так, словно к нему приложили раскаленный прут. Судорожно рванувшись в сторону, он двумя прыжками исчез в зарослях. Золотоволосая огорченно покачала головой.
Они прошли мимо Миллога, двое пришельцев из сказки, невесть откуда взявшиеся и невесть куда направлявшиеся, идущие налегке, без припасов, без коней, без оружия… Они ушли — а сердце ховрара внезапно сладко заныло, и он, сам не зная отчего, вдруг рухнул ничком на песок и зарыдал.
Золотоволосая странница обернулась. Взгляд удивительных, зовущих, бездонных, как само принесшее ее на себе Море, глаз пронзил Миллога так, что тот скорчился от непонятной сосущей боли в сердце. Ему казалось, что завеса тьмы вот-вот сомкнется над ним — человеческие глаза не могли, не имели права смотреть на это совершенство.
Спутник златокудрой красавицы остановился и покачал головой, негромко произнеся несколько слов на их тайном музыкальном языке. Женщина согласно кивнула.
— Слушай меня! Ты и твой пес — вы пойдете с нами. Хватит искать утопленника. Ты его все равно не найдешь… а от гнева Судьбы мы тебя как-нибудь защитим.
Женщина же поднесла сложенные рупором ладони к губам. Над берегом пронесся зов, ласковый, но в то же время и строгий.
Поджав хвост, из зарослей показался пес. Он тащился так, словно лапы его были перебиты. Женщина удовлетворенно кивнула — и вновь что-то пропела на своем удивительном наречии. Пес взвыл, скребя лапами по песку, затем упал на спину… но потом, отбесившись, покорно поднялся и побрел вслед за новой повелительницей…
ОКТЯБРЬ, 8, НОЧЬ, «СКОПА»
Хоббиту Фолко Брендибэку снились удивительные сны. Казалось, еще только миг назад под лопатками была жесткая, пахнущая смолой палуба «дракона», — а теперь, глянь, он стоит на морском берегу и видит чудовищную волну, что катится, катится, точно хирд великанов гномов, на застывший в ужасе берег.
Катится — и внезапно рассыпается, оставив на не правдоподобно тихой водной глади игрушечный кораблик — точь-в-точь как на старых рисунках, копии которых ему чудом довелось повидать в Минас-Тирите… легендарные эльфийские «лебеди» времен Первой Эпохи и даже еще раньше, чуть ли не эры Великого Марша.
И еще снилось Фолко — он видел, как с этого корабля на берег сошли двое, облаченные в незримые для прочих, призрачные плащи Силы, — той самой Силы, что проявила себя в знаменитом магическом поединке Саурона с Финродом Фелагундом, — безоружные, не нуждавшиеся ни в мечах, ни в копьях или кинжалах, ни в чем, кроме самих себя. Силы своего духа, — как сошли на берег, и пес с горящими, точно топки Моргота, глазами кинулся на них, и был укрощен, и двое двинулись прочь от берега, не боясь никого и ничего…
