— Не сегодня, Кэти, — отрезал Лоренс. После этого они долго сидели молча. Потом Кэтрин пожелала им доброй ночи и ушла. Посидев еще некоторое время, они прошли в кабинет, и Лоренс закрыл дверь.
— Ну так о чем речь? — спросила Эшли. — Что это за дело чрезвычайной важности, ради которого я бросаю свою работу, а ты — свои танцы?
— Твоя работа подождет, а если мне вдруг захочется потанцевать, я тебя предупрежу. — Он присел за письменный стол и, сложив руки на груди, откинулся назад.
Заметив на себе его изучающий взгляд, Эшли почуяла недоброе.
— Послушай, если речь пойдет о Роберте Олстоне… — вызывающе начала она.
В ответ он чуть повел бровью.
— Нет, по-моему, я неплохо разобрался в ситуации. Знаешь, когда Глория сообщила, что приглашает художника по фамилии Мортимер, и попросила меня проследить, как пойдут дела, я первым делом стал искать этого самого Мортимера в справочнике «Кто есть кто». Там я нашел портретиста Чарлза Мортимера с такими лестными характеристиками, что сразу успокоился и решил, что это и есть наш художник.
Странно. Пока ни слова о Робби, мучительно соображала Эшли. А вслух надменно проговорила:
— Ага, и вместо этого появилась я. В справочнике нет моего имени, потому что я порвала присланный мне по почте бланк. Терпеть не могу формальностей. Будто бы все дело в форме. — Она упрямо выпятила подбородок.
— Ждешь, чтобы я высказался о твоих формах?
— Может, перейдешь к делу? Если речь о Роберте, так и скажи. Если тебе в голову пришли еще какие-нибудь элитарные соображения по поводу моих костюмов, давай высказывайся и я пойду работать. — Она сердито отвернулась, взяла с полки бронзовую статуэтку и стала нетерпеливо вертеть ее в руках.
Он потянулся за записной книжкой, темная рубашка чуть не затрещала на плечах.
— Я же сказал тебе, насчет Олстона я все понял, — спокойно ответил он. — Что же до твоей затаенной злобы, то скоро я спущу тебе пары. Теперь относительно твоих головных болей и головокружений…
Она в изумлении уставилась на него.
— Что? Мои головные боли? Ты что, когда не занят игрой в ковбоев, изображаешь из себя врача? — Она залилась краской, но заставила себя не поддаваться смущению. Он подошел к ней, от него веяло теплом. — Ты серьезно? — недоверчиво спросила она. — Господи, Лоренс! Со мной все в порядке. Просто, когда я приехала сюда, мне немного нездоровилось. До этого я работала дни и ночи напролет, заканчивая два портрета, и, видимо, силы мои иссякли. К тому же я тебе сказала, что не очень хорошо переношу высоту.
— Может, да, а может, и нет. Ну ладно. Я договорился со своим другом в Таллоу, чтобы он тебя посмотрел. Выехать надо пораньше, он согласился только ради меня. Эшли, когда ты последний раз была у окулиста?
— Что? Но ведь я тебе не жаловалась…
— Так когда же, Эшли? В прошлом году? В позапрошлом?
На самом деле это было в год окончания школы. Она чувствовала, что у нее появилась небольшая близорукость, но особенно не беспокоилась.
— Не люблю врачей, — буркнула она. — Не люблю осмотров, не люблю тех, кто вмешивается в мои дела и учит меня жить…
— Видно, что тебя никто не учил самодисциплине. Будем иметь это в виду и подсластим пилюлю, идет?
Она сделала вид, что поглощена бронзовой статуэткой. Он тихо подошел и остановился у нее за спиной, провел пальцами вдоль ее рук, забрал статуэтку и поставил ее на стол.
Эшли стряхнула его руку с плеч, но он крепко притянул ее к своей могучей груди и обнял за талию.
— Эшли, тебя не восхищает мое терпение? — проговорил он, уткнувшись ей в шею. — Я ждал, пока ты привыкнешь к своему положению, с самого первого дня, но больше ждать не могу.
Он терся губами о ее шею, а она отдирала от себя его руки, силясь высвободиться. Ей некогда было говорить что-то вроде: «Лоренс, перестань, это смешно». Ум ее пытался разобраться в том, что он сказал о Роберте, в его словах о том, что он выпустит из нее пары, а тут еще его вечные приставания.
— Как это у тебя получается, — резко начала она, — сперва ты сообщаешь мне о назначенной консультации у врача и тут же пытаешься заняться со мной любовью?
Одной рукой он принялся нащупывать застежку на юбке, другая легла на глубокий вырез блузки.
— Эти дела взаимно не исключают друг друга, — прошептал он ей на ухо.
Не успела она опомниться, как они уже оказались на кожаном диване. Опираясь на локоть, Лоренс смотрел на нее, в его глазах играло любопытство.
— Когда же ты покоришься мне, Эшли? Неужели из-за твоей гордости мы потеряем поллета? — Он провел длинным пальцем по волнистой линии губ.
Эшли не утерпела и куснула нежную мякоть.
— Немножко людоедства — это очень мило. Может, еще?
— Иди к черту, не серди меня! Я и так злая.
— Ну зачем такие слова? — Его рука нырнула в глубокий вырез ее простой блузки и начала неумолимо продвигаться к желанной цели.
Цель была достигнута, и тело Эшли пронзила горячая молния.
— Лоренс, ну как тебе втолковать, что мне это безразлично? — застонала она, отчаянно сопротивляясь зову желания.
Он не переставая поглаживал ее сосок, пока тот не выступил навстречу его пальцам. От его низкого грудного смеха по ее телу пробежала легкая дрожь.
— Это делается не только словами, милая. Ты все время говоришь «нет», но твое поведение доказывает обратное. — Лоренс положил ладонь на узкую дорожку между ее грудей, и она услышала биение сердца под его ласковой рукой.
— Это ничего не значит, это просто… э… непроизвольная физическая реакция, — прошептала она, безнадежно пытаясь убедить в этом и себя, и его.
— Ты еще говоришь о непроизвольных физических реакциях, — проворковал он, уложив ее поудобнее на подушки и прижав своим телом, потом наклонился к ее ноге, еще касающейся пола, поднял ее на диван, не спеша лаская бархатистое бедро. — Эшли, Эшли, что ты со мной делаешь? Понимаешь ли ты хоть чуточку, что со мной творится?
Она понимала, и совсем не чуточку, что творится в его теле, и это полностью заглушало увещевания ее мозга. Нащупав пуговицы шелковой рубашки, она расстегнула ее, просунула руку в гущу жестких волосков на груди и восхищенно вздохнула. И тут почувствовала, что его тело больше не придавливает ее. Он опирался на одну руку, но вдруг локоть поехал по скользкому дивану, и Лоренс пробормотал что-то, похожее на проклятье.
— Черт бы побрал этот диван, его купили не для этого, но, боюсь, до спальни мы не доберемся. С другой стороны…
Снова ощутив на себе всю массу его крупного тела, Эшли слегка было дернулась, но сразу же передумала: сопротивляться такой туше немыслимо. Она лишь слабо пролепетала:
— Ты не пушинка, учти.
Наконец он пристроил на диване левую руку и, неровно дыша, успокоил ее.
